Литературный призрак

Я снова отстроила свой чайный домик. Учителя нашего Будду склеила сосновой смолой. Мир не погиб, хотя зло выплеснулось из преисподней и затопило в тот страшный год и Китай, и весь мир. Беженцы, которые пробирались к родственникам на вершину горы, время от времени рассказывали мне жуткие истории. Про детей, которые доносили на родителей и становились героями на час. Про грузовики, набитые врачами, юристами, учителями, которых везли в деревню на перековку, чтобы крестьяне их перевоспитывали в исправительных лагерях. Крестьяне не понимали, как перевоспитывать, исправительные лагеря не успевали строить. Хунвейбинов заставили охранять лагеря, и охранники со временем понимали, что они такие же пленники, как и те, кого туда сослали. Этих хунвейбинов, парнишек из Пекина и Шанхая, вырвали из привычной городской жизни. Разумника объявили голландским шпионом и отправили во Внутреннюю Монголию в тюрьму. Врагами народа объявили даже соратников Мао, творцов Культурной революции. Если раньше их восхваляли, теперь из Пекина подул другой ветер и их поносили на каждом углу. Что ж это за место такое – «столица», где копились все эти темные силы? Самые кровожадные властители древности – котята по сравнению с сумасшедшим Мао.

Монахи больше не молились в монастырях, колокола молчали, и это продолжалось много лет.

Как сказал проводник желтоволосого дьявола, это было слишком ужасно.

Кружили лета, осени, зимы и весны, сменяя друг друга. Я ни разу не спустилась вниз, в деревню. Зимы, по правде сказать, были лютыми, но все окупала щедрость лета. По утрам я развешивала выстиранное белье, а за окном верхней комнаты парило облако багряных бабочек. У горной кошки родились котята, стали почти ручными.

В монастырь на вершине горы вернулись монахи. Партийные власти не обратили на это никакого внимания. Проснувшись однажды, я обнаружила под дверью письмо. От моей дочери. С фотографией, да еще цветной! Читать я не умею, пришлось ждать, когда мимо снова пройдет монах. И вот что он прочитал:

Дорогая матушка!

Говорят, сейчас письма иногда доходят. Решила и я попытать удачи. Как видишь по фотографии, я уже немолодая женщина. А молодая женщина слева от меня – твоя внучка. На руках у нее ребеночек – это твоя правнучка. Мы небогаты. После смерти моего мужа лишились ресторана. Но дочка убирает квартиры иностранцам, так что мы не бедствуем. Надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой на Святой горе. Ведь жизнь меняется, и все возможно. Если же этого не случится, мы обязательно встретимся на небесах. Мой приемный отец много рассказывал мне про твою Святую гору. Он уже умер. Поднималась ли ты на самую вершину? Оттуда, наверное, виден Гонконг! Береги себя. Я молюсь за тебя. Молись и ты за меня.

Стали появляться редкие паломники, а потом их тонкий ручеек превратился в сплошной поток. У меня завелись деньги, я купила цыплят, медную сковороду и мешок риса на зиму. Все чаще наведывались чужеземцы: то длинноволосые, то размалеванные, то черные, то розовато-серые. Уж не слишком ли много их пускают? С другой стороны, чужеземцы приносят деньги. У них денег куры не клюют! Говоришь им, что бутылка воды стоит двадцать юаней, – и они сразу платят, даже не торгуются. Очень невежливо с их стороны.

Однажды был такой случай. Летом комнату наверху я сдаю, в ней ночуют паломники. Сама сплю внизу, на кухне – повесила там отцовский гамак. Конечно, мне это не по душе, но что делать – нужно подкопить денег на похороны или на случай нового голода. За ночлег с иностранца я получаю больше денег, чем выручаю за неделю с нормальных людей, торгуя лапшой и чаем. В тот вечер у меня остановились сразу иностранец и нормальное семейство из Куньмина – муж, жена, ребенок. Иностранец не умел говорить – объяснялся жестами, как обезьяна. Наступила ночь. Я заперла чайную и улеглась в гамак. Сын моих постояльцев не мог заснуть, поэтому мать стала рассказывать ему сказку. Занятную сказку, как трое животных думают о судьбе мира.

Вдруг иностранец заговорил! Человеческим языком!

– Простите, где вы услышали эту сказку? Вспомните, пожалуйста!

Женщина удивилась не меньше моего.

– Матушка рассказала мне ее, когда я была девочкой. А ей рассказала ее матушка. Она родилась в Монголии.

– Где в Монголии?

– Не знаю. Знаю только, что в Монголии.

– Спасибо. Простите, что побеспокоил вас.

Вдруг гляжу – а он спускается вниз и просит его выпустить.

– Но денег за постой я не верну, – предупреждаю я.

– Не важно. До свидания. Всего хорошего.

Странный какой! Что ж, раз хочет уйти, я отодвигаю засов и распахиваю дверь. Ночь звездная, но безлунная. А чужестранец, вместо того чтобы подниматься, идет по склону вниз.

– Ты куда? – кричу я вслед.

Гора, лес и темнота закрывают за ним двери.

– Чего это он? – спрашиваю я Дерево.

Дерево молчит – наверное, тоже не знает.

* * *

– Мао умер!

Первым эту новость мне сообщило Дерево, однажды утром, под светлым ливнем. Потом ее подтвердил монах, поднимавшийся в гору. Его лицо сияло от радости.