Литературный призрак

– Хотел купить рисового вина, чтобы отпраздновать это событие, но все вино уже разобрали. Одни всю ночь проплакали. Другие всех предупреждали, что уж теперь-то Советский Союз на нас точно нападет. Члены партии попрятались за закрытыми ставнями. Но многие всю ночь веселились и запускали фейерверки.

Я поднялась по лестнице в комнату, где молоденькая девушка лежала без сна и мучилась от страха. Я знала, что она – призрак, потому что лунный свет проходил через нее насквозь и слышала она меня с трудом.

– Не бойся, – сказала я. – Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.

Девушка внимательно смотрела на меня. Я присела на сундук в изголовье ее кровати и запела колыбельную – единственную, которую знала, про кота в лодочке на реке.

Это был добрый год. Один за другим открывались храмы, в них звонили колокола. Теперь можно было, как и положено, приветствовать солнце и луну и праздновать день рождения Учителя нашего Будды. Монахи снова стали моими частыми гостями, а число паломников доходило до нескольких дюжин в день. Толстяков приносили на носилках двое-трое носильщиков. Паломник на носилках! Такая же чушь, как паломник на колесах. Люди с куриными мозгами, которые еще верили в политику, кричали про какие-то Четыре модернизации, про суд над «Бандой четырех»{76}, про доброго духа по имени Дэн Сяопин, который призван спасти Китай. Да пусть он устраивает хоть сорок четыре модернизации, лишь бы не трогал мой чайный домик. Дэн Сяопин{77} придумал такой девиз: «Богатство не порок» – и призвал всех обогащаться.

На вершине Святой горы несколько раз открывался глаз Учителя нашего Будды. Монахи, которым посчастливилось увидеть это чудо, прыгнули в пропасть, сквозь двойную радугу, и прямиком попали в рай. Еще одно чудо случилось рядом со мной. Мое Дерево надумало обзавестись потомством. Однажды осенью я обнаружила, что на нем растет миндаль. Чуть повыше – фундук. Я бы не поверила, если б не видела своими глазами. Негромко зашуршала ветка, и к моим ногам упала хурма! Спустя неделю я нашла под деревом айву, а потом несколько сморщенных кислых яблочек. Дерево поскрипывало, когда я спала, и звуки цимбал услаждали мои сны.

По ночам мне часто снился отец в страшном сумрачном месте. Я заглядывала в озерцо у пещеры, а он умоляющим взглядом смотрел на меня из глубины. Руки его были связаны за головой. Иногда, заваривая чай посетителям, я слышала, как он шаркает по верхней комнате, ищет сигареты, кашляет. Учитель наш Будда объяснил, что отец страдает из-за своей вины и его душа, томящаяся в клетке незавершенных дел, будет пребывать в сумрачных мирах, пока я не совершу паломничества на вершину горы.

Поймите меня правильно. Отец мой был хуже куриного дерьма. Отыскать в нем хоть какое-нибудь достоинство труднее, чем иголку в реке Янцзы. Он ни разу не сказал мне ласкового слова, за пару серебряных чаш продал мою невинность. Но он мой отец, а долг потомков – заботиться о душах предков. К тому же мне хотелось спокойно спать. Хотелось, чтоб он перестал с умоляющим видом являться ко мне. И наконец, было бы неуважением к Святой горе, если я, всю жизнь прожив на ней, так и не совершу паломничества на вершину. Вдобавок я была уже в том возрасте, когда старая женщина, проснувшись и не сумев подняться с постели, запоздало понимает, что вчера был последний день, когда она еще могла идти куда хочет, да не знала об этом.

Стояло прекрасное утро, сезон дождей еще не наступил. Я встала вместе с солнцем. Дерево снабдило меня кое-какой едой. Я заперла чайный домик, спрятала ларчик с деньгами под грудой камней в пещере и отправилась в путь. Пятьдесят лет назад я добралась бы до вершины еще засветло, но теперь хорошо, если за два дня доберусь.

Шаги, шаги, канавы, шаги, шаги, могучие деревья, шаги, шаги, тропа льнет к самому краешку света.

Шаги по солнышку. Шаги в тени.

Вечером я развела костер на крыльце разрушенного монастыря. Накрылась зимним платком и уснула. Учитель наш Будда сидел в изголовье, покуривая, и охранял меня, как и всех паломников. А когда я проснулась, то рядом со мной стояла плошка риса и чашка чая улун, еще горячего.

А потом я вдруг попала в следующую жизнь. Гостиницы в пять и даже в шесть этажей! В магазинах торговали всякими сверкающими штучками, бесполезными, никому не нужными. В ресторанах подавали еду, от которой веяло неведомыми запахами. Огромные автобусы с цветными окнами стояли длинными рядами, и в них сидели одни чужеземные дьяволы! Автомобили теснились и визжали, как стадо свиней. По воздуху пролетел сундук с людьми, но никто этому не удивился! А сундук завывал, как ветерок в пещере. У какого-то входа толпились люди. Я заглянула внутрь. В большой комнате на возвышении стоял мужчина и целовал серебристый грибок. За спиной у него висело панно с изображениями влюбленных и какими-то словами. Где-то верещал огромный хряк, будто его холостили. И тут я поняла, что мужчина поет! Он пел о любви, о южном ветерке, о цветущих ивах.