Литературный призрак

Дорога из Улан-Батора в Даланзадгад, по которой мы едем, наименее ужасная из всех монгольских дорог. По ней можно обычно проехать в любую погоду, даже в дождь. На ее 293 километрах Джаргал знает каждую выбоину, каждый поворот, каждую канавку и, конечно же, патрульных на каждом КПП. Он знает, на каких заправках бывает бензин и когда, сколько еще прослужит каждая из деталей его тридцатилетнего советского грузовика и где можно раздобыть запчасти.

Горизонт расширяется, горы ворочаются, укладываются поудобнее, и начинается степь. Одинокое дерево. Дорожный знак. Пыльное кафе, которые не открывалось с 1990-х годов. Остовы заброшенных бараков с ободранной проводкой и трубами. Когда-то здесь размещались советские войска на время маневров.

Солнце меняет положение. Облако принимает форму сурка. Джаргал вытирает пот со лба и закуривает китайскую сигарету. Вспоминает, как в прошлом году канадец-автостопщик угостил его «Мальборо».

На каменной гряде стоит гнедая лошадь, смотрит на дорогу. За каменной грядой – поселок. Небесный сурок превращается в цилиндр двигателя. В семидесяти километрах от Даланзадгада есть камень, похожий на голову великана. Давным-давно один богатырь этим камнем раздробил голову гигантскому змею. На вечернем холодке небо зеленеет, как нефрит. Джаргал опять закуривает. Пять лет назад где-то здесь – вот как раз на этом спуске – перевернулся грузовик с цистерной пропана. Говорят, до сих пор на дороге можно встретить охваченного пламенем шофера, зовущего на помощь, которая никогда не придет. Джаргал знал его. Не раз вместе выпивали в придорожных забегаловках.

Впереди зажигаются огни. Джаргал вспоминает лицо жены в тот день, когда родился их первенец. Вспоминает лоскутную козу, которую его тетушка, госпожа Энхбат, сшила для его маленькой дочери. Малышка еще не умеет говорить, а верхом скачет так, словно родилась в седле.

Гордость – еще одно чувство, которого я никогда не испытывал.

– Что-то ты никогда раньше не интересовался старинными сказаниями, – наморщил лоб высохший старик в военном кителе. – При русских всякие легенды и сказки были запрещены. Всех пичкали только дребеденью про героев революции. Я тогда работал учителем. Слушай, а я тебе рассказывал, как к нам в школу приезжал Хорлогийн Чойбалсан? Сам президент?

– Пятнадцать минут назад рассказал, пердун безмозглый, – пробормотал перепачканный мазутом собеседник.

В закусочной работало радио, передавали популярные песни на английском и японском. Трое или четверо играли в шахматы, но правил не соблюдали – слишком пьяны.

– Если б я начал рассказывать ученикам старые сказки, – продолжил старик, – меня тут же включили бы в черный список кандидатов на перековку. Русские запретили даже Чингисхана – сказали, что он деятель эпохи феодализма. А сейчас в каждой обоссанной деревушке утверждают, что Чингисхан родился как раз возле их ручья.

– Все это очень интересно, – сказал я.

Джаргал истомился от скуки. Я с большим усилием заставил его сидеть, слушать и не хамить.

– А историю о трех животных, которые думали о судьбе мира, ты не знаешь?

– Да давай я лучше про свою жизнь расскажу. Между прочим, к нам в школу приезжал Хорлогийн Чойбалсан. Да-да, сам президент. В большой черной машине. «ЗИЛ» называется. Мне б еще бууз…{87} А с чего ты вдруг заинтересовался легендами предков?

– А вот и твой бууз. Смотри, какой большой… Жирный, сала много. Да это, понимаешь, из-за сына. Он не любит, когда я рассказываю одну и ту же сказку. Ты же знаешь детей, вечно им новенького подавай… Я вот в детстве слышал легенду про трех животных, которые задумались о конце света…

Иссохший старик рыгнул.

– У сказок нет будущего… Сказки – это прошлое, для музеев. Сказкам нет места в наше славное время рыночной демократии.

Внезапно раздались крики. По закусочной разлетелись шахматные фигурки. Зазвенело разбитое окно.

– Так вот, он приехал на большой черной машине. С ним и охранники, и советники, и кагэбэшники. Их всех в Москве обучали.

Один пьяница вскарабкался на стол, что-то заорал дерущимся. Другой, с родимым пятном во все лицо, колотил шахматной доской об голову соперника. Я сдался и позволил Джаргалу уйти.

Хранитель музея удивленно уставился на нас с Джаргалом.

– Легенды?

– Да, – начал я.

Музейный работник рассмеялся, и я с трудом остановил Джаргала, который уже занес кулак.

– Неужели кого-то интересуют монгольские легенды?

– А как же иначе? Ведь это наше культурное наследие, – пояснил я. – И потом, я не прошу, чтобы вы рассказывали мне легенды. Мне нужна информация о том, откуда они взялись.

Молчание. Даже настенные часы не тикали – стояли.

– Джаргал Чинзориг! – сказал хранитель. – Ты, наверное, перегрелся в своем грузовике. Или возле жены. Ты всегда был малый со странностями, но сейчас ты говоришь не то как старый псих, не то как турист.

Из кабинета вышел тип в костюме, шикарней которого не было во всей Монголии. Директор музея подобострастно хихикнул. Тип в костюме держал в руке кейс и жевал жвачку.