Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции

По приложенному к балансовому отчету списку тех людей, которые задолжали самому Жилю, понятно, что вращался он по преимуществу в среде других таких же разносчиков и торговцев без лицензии, которые, помимо собственно розничных продаж, ориентированных на обычного покупателя, активно торговали между собой. Там упоминаются двадцать семь должников, из коих десять охарактеризованы как «кочующие купцы». Прочие значатся как «торговцы книгами» (marchands libraires), то есть как владельцы маленьких книжных лавок, хотя, скорее всего, значительную часть времени они точно так же торговали вразнос. В «Альманахе книготорговли» никто из них не значится, так что, вероятно, большинство зарабатывало себе на жизнь вне рамок закона. О разносчиках сведения приведены крайне скудные и в основном касающиеся суммы долга. Так, Морель, задолжавший 725 ливров, обозначен как «разносчик в Нормандии»; Пийе, за которым числилось 933 ливра, «из Лотарингии»; еще двое – скорее всего, те самые разъездные торговцы, которые брали товар у Малерба, а потом исчезли, не заплатив: Андре Ле Планке (впрочем, это мог быть любой другой мелкий книготорговец из многочисленного семейства Планке из Кутанса; он был должен 836 ливров) и Франсуа Кенель (долг в 475 ливров).

Балансовый отчет содержит также сведения о некоторых покупателях Жиля, из тех, кто остался должен небольшую сумму денег за уже купленные книги. Среди таковых перечислены: Дантэ, «сельский дворянин в Артуа», Куртэ, «сельский священник из Булоннэ», и еще семь священников. Сведения носят крайне фрагментарный характер, но можно, видимо, утверждать, что бóльшую часть клиентуры составляли священники и люди благородного происхождения (состоятельные буржуа и некоторое количество аристократов). В записной книжке, приложенной к балансовому отчету, упоминаются Ла Брюлери, владелец замка Жуаньи, купивший «Письма и мемуары мадам Ментенон» (Lettres et mémoires de Mme de Maintenon); Дюсейи, «городской мэр», проживающий в Немуре, за которым числилось приобретение «Переворота в Риме» (Révolution romaine); Марьян, член суда Шатле в Мелене («Дневник аудиенций», Journal des audiences); викарий из Шаторенара («Апология религии», Apologie de la religion); и судебный поверенный из того же Шаторенара («Словарь права», Dictionnaire de droit и «Совершенный нотариус», Parfait notaire). Часть клиентов Жиля составляли профессионалы, готовые покупать книги, которые могли пригодиться в работе, однако данные у нас чересчур обрывочные для того, чтобы делать сколько-нибудь общие выводы. Жиль вполне мог продавать в долг только представителям местной элиты, а обычной публике, посещавшей рынки и ярмарки, сбывал книги исключительно за наличные. Неудивительно, что в бумагах, представленных им в коммерческий суд, ни разу не упоминаются запрещенные книги, которые он и закупал у STN. После истории с арестом в Монтаржи, он, скорее всего, научился не хранить никаких свидетельств своего участия в подпольной торговле.

И наконец, в дебетовой части отчета можно ознакомиться с именами его поставщиков: здесь перечислен ряд парижских издателей и множество провинциальных книготорговцев, которые активно торговали запрещенной литературой и чьи имена довольно часто встречаются в архивах STN. Он задолжал 4000 ливров Машюэль из Руана, 742 ливра Анри из Лилля, 336 ливров Буберу из Дюнкерка, 750 ливров Блезо из Версаля, 1080 ливров Куре де Вильнёву из Орлеана и 1085 ливров Малербу.

Каким образом Жилю удалось освободиться от бремени долгов, сказать невозможно, но мы точно знаем, что он выкрутился. В «Альманахе книготорговли» за 1781 год он появляется как «книготорговец», зарегистрированный в Монтаржи (еще там упоминается «Ноэль Жиль» в Эре, предположительно имеется в виду Эр-сюр-ла-Лис во Фландрии). Вновь возникает он и в деловой переписке STN. В письме, датированном 30 июля 1779 года, он присылает крупный заказ, едва ли не сплошь составленный из livres philosophiques, и предлагает расплатиться наличными или векселем, подлежащим обналичиванию в одном из парижских банковских домов. Во время ареста Жиль сказал д’ Эмери, что не умеет писать. В 1779 году нацарапать письмо он оказался все-таки в состоянии, хотя и почерк, и орфография его столь примитивны, что его было бы жаль не привести здесь полностью по-французски (перевод основного текста будет приведен ниже), поскольку оно позволяет получить представление о том, насколько профессиональный разносчик книг сам владел письменным словом: