Литературоведческий журнал №38 / 2015

«Аналитическое упражнение» (в этой возможной мифологике) будет ассоциативно соотноситься со множеством размышлений Борхеса о загадочной сути поэзии (вплоть до известной лекции «Поэзия» 1977, опубликованной в цикле «Семь вечеров» в 1982 г.) и о глубинной связности повседневного, поэтического, прекрасного и классического76. Впрочем, не менее важно здесь само прохождение Борхеса через опыт «аналитического» чтения Сервантеса, завершающегося в эссе следующим выводом: «Я думаю, что в разобранных мной двух строчках Сервантеса нет ничего похожего на творчество. Поэзия, если она в них и есть, создана не Сервантесом, но языком [Pienso que no hay creaci'on alguna en los dos versos de Cervantes que he desarmado. Su poes'ia, si la tienen, no es obra de 'el; es obra del lenguaje]»77. В 1930-е годы, отказываясь в сборнике «Обсуждение» от эпатажной «аргентинскости» своих текстов 1920-х годов и начиная размышлять о классическом методе, Борхес будет снова говорить о власти языка, но теперь c выявлением ценностных смыслов языковой зависимости писателя «классического склада»: «Опора классика – язык, он верит любому его знаку», – напишет он в эссе «Допущение реальности» (ХЛБ: I, 77). Само же слово «анализ» будет постоянно отзываться в последующих размышлениях Борхеса о Сервантесе, но смысл этого слова преобразится столь же радикально, сколь и язык письма Борхеса: «разложению» на отдельные слова стихов из XХХIV главы первой части «Дон Кихота», отрешению смыслов этих слов от текста Сервантеса, предпринятым в «Аналитическом упражнении», будет противопоставлено аналитическое «погружение» в текст Сервантеса, участливое проникновение в собственно сервантесовские смыслы отдельных слов, которые именно Сервантес умел соединять так «просто» и «безыскусно», что смог говорить обо всем, даже о смерти своего героя (ср.: «Анализ последней главы “Дон Кихота” [An'alisis del 'ultimo cap'itulo del Quijote]», 1956).

Первый шаг к такого рода погружениям в книгу Сервантеса был, на наш взгляд, сделан во втором из этих ранних эссе, – в «Романном поведении Сервантеса», – одном из важнейших текстов для понимания сервантистского круга чтения Борхеса и борхесовских принципов опровержения некоторых стереотипов прочтения «Дон Кихота». Для Борхеса оказываются в равной мере неприемлемыми «пародийное» и «символическое» прочтение романа (напомним, что, согласно последнему, два героя книги суть воплощение дуализма человеческой души), но «житийное» прочтение романа Борхес приемлет практически безоговорочно, как приемлет он и «почти святость» (casi santidad) Алонсо Кихано (именно так – не Дон Кихота!). Судя по всему, важной для Борхеса оказывается и известная мысль Гегеля об «изолированной душе» Дон Кихота; но, полностью опровергая выделенный Гегелем «комический» ракурс изолированности героя Сервантеса78, Борхес антитетически преображает комедию в драму (сущностно экзистенциальную), концентрируясь на драматически уникальном, абсолютном одиночестве Дон Кихота, парадоксальным образом предусмотренном некими особенностями метода Сервантеса. Метод Сервантеса («романное поведение» автора) заботит Борхеса в наибольшей степени: «Это не обычный метод убеждения; это иной, то внезапно обнаруживающий себя, то потаенно действующий метод, который неизменно, перед лицом бесконечных унижений, претерпеваемых героем, пробуждает сострадание или даже гнев, – замечает Борхес, чтобы затем, пройдя вместе с Дон Кихотом через ряд унижений и страданий, бесчинств и несчастий, подвести (теперь уже своего читателя?) к итоговой формуле: все романные происшествия служат одной цели – “ясно указать на уверенность писателя в полной неуязвимости своего героя”». Вот только эта уверенность, по сути, уникальна: «Только у Сервантеса могут проявлять себя такого рода мужество и такого рода доблесть [S'olo en Cervantes ocurren valent'ias de ese orden]». Погружение в «романное поведение» Сервантеса выводит Борхеса к совершенно особенной, открывшейся у Сервантеса художественной «этике», становящейся для Борхеса значительно более важной, чем иные открытия автора «Дон Кихота». Моменты этой современной художественной этики, всякий раз возводимой к ее первооткрывателю, будут (по большей части потаенно) присутствовать во множестве последующих текстов Борхеса, а Сервантес всякий раз будет возникать в некотором ореоле этической идеальности взаимодействия создателя и созданного, идеальной гармонизации повседневного обыденного мира с классическим вымыслом79.