Литнегр, или Ghostwriter

Присланное меня не впечатлило: набор штампов, характерных для доморощенной постсоветской мистики. Во времена, когда хоррор в нашей стране ещё только появился, незнакомство с его зарубежными образцами рождало такие шедевры, как «Господин оформитель», теперь же рождает только кустарщину вида «Капустник нашенский псевдогоголевский обнаковенный». Но всё же в присланном имелась понятная идея. И достаточное количество традиционных элементов (кладбище, выходцы с того света и т. п.), которые можно было украсить и расцветить как бог на душу положит. Так что, вникнув в суть дела и уяснив, что на всё про всё у меня меньше суток, я…

Правильно. Пошла прогуляться.

Гулять с сюжетом — это совсем не то, что гулять без сюжета. Более того: слоняние по городу и обдумывание сюжета — вещи, по отдельности могущие быть неприятными, — вместе составляют отличный микс. Выходя из квартиры, я ещё не знала, куда еду, но уже у подъезда тело приняло решение за меня: на Крымский вал в сад скульптур возле нового отделения Третьяковки. Когда я стояла на троллейбусной остановке, в голове на абсолютно белом фоне — фоне зимы и пустоты — вертелись и расходились пазловые кусочки того, что успело усвоиться из двухстраничного документа; но уже возле метро «Парк Культуры» я увидела единственное пока живое, а не бумажное лицо — это была жена главного героя, которую он лишил любимой работы журналиста и усадил дома следить за хозяйством, создавать глянцевый фасад семьи. И при этом был уверен, что «моя дражайшая половина с жиру бесится» — что, по-видимому, совпадало с точкой зрения самого Тока. Из моего возмущения этим сыто-патриархальным отказом понимать, что жену бесит необходимость изображать из себя половинного человека, родилась целая сценка, где супруги выясняют отношения, и жена предъявляет мужу счёт за собственную жизнь, от которой он вынудил её отказаться. А из этой сценки родился и сам супруг — настолько самодовольный от своего богатства и успешности, что все неприятности, которые он должен претерпеть на протяжении сценария, или что там у Аллы намечается, приобретали вид законного возмездия — удачный способ потрепать по холке чувство справедливости у читателя, поскольку истории о мести мироздания, настигающей самодовольного негодяя, всегда будут пользоваться успехом…

Вспоминая этот день, отчётливо вижу снежную отмель возле лужи, в которую я наступила по щиколотку. Мокрый холод в ботинке ощущался так же остро и свежо, как персонажи, которые задвигались, заговорили, зачувствовали. Я ещё не видела сцену откровенного разговора героя с женой, но уже сложился дословно кусочек диалога, от которого как от печки я буду танцевать. От которого можно натанцевать целый фильм… или спектакль… да нет мне дела до того, что там Алла с бывшим Розеткиным планируют, мне есть дело только до моего куска работы, который, чую, после прогулки попрёт как на дрожжах.

Кусок получился! Мною владело счастливое ощущение: «Что хочу, то и ворочу», когда оно появляется, можно позволить себе на листе бумаги или в компьютерном файле что угодно. И я позволила. Я под корень похерила авторские трактовки персонажей и событий, сохранив внешнюю канву. Я родила и развернула на половину объёма два по-настоящему жутеньких эпизода, в тексте не запланированные. Разворачивала бы и дальше, но чувство планки, наработанное в литнегритянстве, сказало: стоп, всё, что требовалось, ты сделала, а дальше — харэ, отсылай работу и требуй гонорар.

Так я и поступила. Причём совершенно не знала, сколько требовать за такую работу, поскольку ничего похожего (всего лишь фрагмент на несколько страничек) раньше делать не приходилось. Однако гонорар (триста долларов) показался маловатым… Примечательное обстоятельство, которое я отметила лишь впоследствии, когда изменить ничего было нельзя: сколько бы ни платил Ток, мне казалось мало. У Хоттабыча я почему-то на размеры гонораров не обижалась и не испытывала желания качать права; а тут — вроде и работы меньше, и денег больше, но осадочек остаётся мерзенький. И Аллины дифирамбы Току действовали как-то в обратную сторону… Что это было? Неужели интуиция? Или нечто другое, на неё похожее, но более дальновидное и повелительное?

Дважды в моей жизни это чувство явно сработало. Первый случай стрясся в институте. На третьем курсе целый декабрь мы ездили на кафедру глазных болезней возле метро Петровско-Разумовская. В утреннем полусне двигаясь по платформе станции, я всегда из двух эскалаторов выбирала тот, который ближе к выходу. И вот в одно прекрасное утро мне почему-то страшно захотелось выбрать другой эскалатор. Никаких рациональных предпосылок, просто ноги несут к тому, который дальше, ну и вот, пусть так будет, ладно, для разнообразия… Когда я была на середине пути к поверхности, соседний эскалатор остановился. И тогда я проснулась окончательно. Я смотрела на чертыхающихся людей, которые в полной зимней оснастке ковыляли по замершим ступеням, и не могла свыкнуться с мыслью, что избежала подобной участи, потому что минуту назад что-то отвратило её.