Литораль (ручная сборка)

Я запомнила один случай, послушай, когда мать ругала ее за испорченный ковер. Амбер случайно пролила на него краску, и мать та-а-ак разозлилась! Нет, ну понятно, он достался ей очень непросто. И тогда Амбер представила, как я встаю рядом с ней, я просто встала рядом с ней, и она взяла в руки тряпку, и я взяла в руки тряпку, и начала — мы начали — убирать краску с ковра, смеясь и даже подшучивая над случившимся.

А потом мать спросила ее: кто тебе помогал? И Амбер сказала: Хлоя. Какая еще Хлоя? Нет никакой Хлои. Мне было так больно

— И зачем ты с ней осталась?

— Мне было обидно, я тоже хотела жить эту жизнь.

— Ты завидовала Амбер?

— Я все время вставала между ней и другими людьми. Я хотела, чтобы ее не замечали так же, как и меня.

— Чем это кончилось для Амбер?

— Она никогда не любила. Ее никто не видел, и она не видела никого. Даже себя не видела в зеркало. Сплошная муть.

— А Хульдра? Почему ты стала Хульдрой?

— Потому что Хульдра — та, что прячется.

— Ты хочешь, чтобы мы тебя нашли?

Чтобы защищать тебя, помогать тебе, быть лучшей версией тебя, мне нужно было остаться с тобой. Нужно было стать тобой. Я пряталась в тебе, и каждый раз, когда ты позволяла мне

— Ты стоишь между Анной и миром сейчас?

— Да.

— Мы видим тебя, Хлоя. Мы тебя видим.

— Просто безумие какое-то, — сказала Анна сама себе. — Или выглядит безумием?

— Ничего страшного, — отозвалась Лена откуда-то сверху. — В первый раз часто так кажется. Постепенно разберешься.

— Хватит, — сказала Анна и сняла полотенце с глаз. — Наверное, мне нужно уйти.

— Даже чаю не попьешь? — засмеялась Лена-регрессолог, протягивая ей стакан.

— Это что? — спросила Анна.

— Пей, — сказала Лена-алкоголичка. — Вы не договорили.

Хлоя танцует, за ее спиной ряды бутылок — в баре пусто, но накурено, когда Хлоя двигается, она рассекает руками дым, как на театральной сцене. Хвост задран вверх. Анна отмечает, что это достаточно выпендрежно.

— Как так вышло, что даже перед тобой я виновата? — Она сидит у барной стойки, в руке наполовину пустой стакан с чем-то медно-красным.

— Выпей, и я возьму все под контроль, — голос хульдры звенит как лира, не нарушая тяжести воздуха.

— И чего мне будет стоить этот контроль?

— Твоя жизнь, можно сказать. — Хлоя смеется. Зубы у нее идеальные.

— Моя жизнь… Ты уже забрала столько, что от меня ничего не осталось. Тебе это нравится?

— Нравится ли мне чувствовать власть? Нравится ли мне, что я могу быть той, кем ты никогда не станешь? Нравится ли мне, что я могу быть живой, свободной, любимой?

Хлоя танцует с бокалом в руках. Пожалуй, это красиво.

— Да, все это.

— Нет. Не нравится. А знаешь, что нравится?

— Что?

— Счастье. Страсть. Запах метро. Свежий хлеб. Простыни свежепостеленные. Макушка сына.

— Кстати, это мой сын.

Хлоя останавливается и смотрит на Анну все теми же ясными глазами.

— Будь осторожна, дорогая.

Анна выливает содержимое стакана на пол и ставит его на стойку.

— В конце концов, — говорит она, глядя на то, как растекается неровная лужа, — самой большой опасностью для меня всегда была я сама.

Проснулась Анна на выдохе, словно вынырнула. За окном поднималось неуверенное темно-серое утро. Мокрый снег, который шел со вчерашнего вечера, немедленно таял, только коснувшись земли.

Анна села на кровати и потерла глаза.

— Просто безумие какое-то, — сказала она сама себе. — Или выглядит безумием?

— Ничего страшного, — отозвалась Лена из кухни. — В первый раз так часто кажется. Постепенно разберешься.

— Уже утро, — сказала Анна и, нагнувшись над раковиной, жадно попила воды из-под крана с колючим металлическим привкусом. — Наверное я пойду.

— Даже чаю не попьешь? — засмеялась Лена-регрессолог, протягивая ей стакан.

29