Литовские повести

Песня кончается, и мы долго молчим.

Мы каждый раз молчим после нее.

Я смотрю на стену, оклеенную портретами певцов.

— В твои годы один американский певец… Минутку, как же его звали… о, черт, склероз… Выступал в огромных залах, — говорю я. — Недавно читал.

— А итальянец Луиджи Тенто застрелился.

— Но он оставил песни.

— Плевал я! Я хочу жить и ни от кого не зависеть. И петь, когда мне хочется, а не когда приказывают.

— Про тебя так никто и не узнает.

— Плевал!

Бенас вскакивает, отбивает чечетку на грязном паркете и, бренча на гитаре, принимается отплясывать нечто вроде допотопного «буги-вуги». И вопит жутким, каркающим голосом какую-то муру.

— Не надо, Бенас, — прошу я; мне не нравится, когда он начинает кривляться.

…йе, йе!
Млеет белая леди
В лапах черного негра, —
Йе, йе!

Когда он замолкает и устало разваливается в кресле, я напоминаю:

— Семь, Бенас.

— Ну и что?

— Через полчаса у тебя школа.

— Не смеши, старик.

Уже третий год Бенас начинает восьмой класс и бросает.

— Знаешь, эта школа у меня вот где сидит!

— Тебя же не оставят в покое…

— А как же! Раз пять прибежит классная, один разочек директор с классной, два раза меня пропесочит начальство цеха, еще пришлют комиссию пенсионеров, чтоб на меня повлияла, потом… Думаешь, все? Дудки, еще что-нибудь придумают. И кто будет виноват, по-твоему? Выяснят, что меня еще ни разу не продернули в стенгазете. Значит, не все еще сделано, не все меры приняты…

— Но ты же сам виноват, Бенас.

Бенас хохочет. Я растерянно смотрю на него.

— Я — виноват? Меня же все воспитывают, все поучают. За меня в ответе все, только не я!

Черт знает, видно, я, правда, какое-то ископаемое, потому что после двойки или после драки чувствую себя не в своей тарелке — весь день потом кошки на сердце скребут.

— Если бы ты кончил школу…

— Да послушай! — обрывает меня Бенас. — Пришел парень наниматься. На наш завод, слесарем. Берут его. Он и спрашивает: какой оклад. Сотня. А он — я вам не инженер, чтоб за сотню вкалывать!

Иногда не поймешь, когда Бенас говорит правду, а когда загибает. Нравится ему, когда ты рот разеваешь от удивления.

Бенас снимает с себя гитару и говорит:

— Потопали на танцы.

— Понимаешь…

— Без разговоров, старик!

— И одет я…

— Обязательно при параде?.. Сойдет!

У кинотеатра «Летува» мы выскакиваем из троллейбуса и сворачиваем в узкий переулок, воняющий всеми запахами помойки. Башмаки Бенаса стучат по булыжной мостовой. Идет он неторопливо, степенно, почти не разговаривает.

Между высокими домами сумерки кажутся густыми и тяжелыми.

«Хорошо, что в воскресенье мама пятерку оставила», — думаю я, покупая билеты — себе и Бенасу.

— Отдам, — говорит Бенас.

— Я тебе должен, ты не раз покупал.

— Что ты, маленький!..

В зале клуба наша чудесная молодежь отплясывает шейк. Парни извиваются, как червяки в банке. Бенас встает у двери и обводит цепким взглядом то одну, то другую пару. Осматривает стайку девушек у стены и снова прочесывает взглядом зал. Музыка смолкает.

— О, Бенас, салют!

— Привет, Мартас!

— Жарища, уф!.. Живешь, Бенас?

— Живу, Джонни.

— Давно не видел. Хау ду ю ду!

— Хау, старик.

Парни болтают с Бенасом; он здесь как рыба в воде. Мне как-то даже не по себе. Со мной Бенас не разговаривает. Впрочем, он ни с кем не разговаривает, только зыркает по сторонам.

Душно. В зале витает дух перегара, глаза у парней блестят, как стеклянные.

Вот две девочки из нашего класса… Без этой монашеской формы они совсем другие, черт возьми! Не девочки, а девушки, ни один парень не откажется таких проводить… Куда-то пропали обе, смешались с толпой.

Снова бухает барабан, хрипит труба.

— Почему не танцуешь?

Бенас меня не слышит. Руки держит в карманах. Озирается, даже на цыпочки привстает. И только теперь до меня доходит. Вот дурья башка!

— Нету? — спрашиваю.

— Что-то не видать, — отзывается Бенас. — Не пришла.

— Броне учится, она не пойдет посреди недели.

— Ходила… Ну, танцуй, — берет он меня за плечо и подталкивает.

Высмотрев девушку у окна, подхожу к ней. Черт, издали казалась покрасивей да помоложе. Что ж, помучаюсь.

Слоняемся по паркету, как идиоты, ее рука потеет в моей ладони. От волос несет уксусом, меня подташнивает. Ах да, надо говорить, развлекать девушку. Не станешь же молчать целый танец, как глухонемой.

— Вы классно танцуете…

— Хи, пятый раз сегодня слышу!

Ну, конечно, я сказал пошлость, но как она может… Вот брошу сейчас посреди зала… Этот запах уксуса, и вообще… Почему она так потеет?! Правда, меня тоже разобрало. Лоб взмок. Ужас как неприятно, когда с тебя пот градом льет.

Кое-как выдержал до конца и, не проводив партнершу на место, бросился к двери, Бенас все еще стоял там.

— Ну как? — спросил он.

— Э, — состроил я кислую рожу.

— Вкуса у тебя нет.

— Броне не пришла?

— Сдалась она мне.