Привилей этот поистине можно назвать учредительной хартией по важности государственно-правового его содержания. Содержание это касается правового определения роли рады господарской в делах государственного управления и создает весьма определенное ограничение великокняжеской власти, устраняя приемы личного управления, личное начало в действиях верховной власти.
Первая половина привилея повторяет дословно привилей Казимира 1447 л. Затем идут новые статьи. Впрочем, первая из статей, содержащих эти «novas gracias et concessiones ас libertates»[110]
, вовсе не нова. Это — обещание не умалять земель великого княжества Литовского, но сохранить границы времен Витовта и Сигизмунда, а по возможности и расширять их. Притом Александр обязуется: 1) вести сношения с иностранными государствами —«partes exteras», — в числе которых, и притом не на первом месте, названо «regnum Poloniae» (Москва, орды Заволжская и Крымская, Валахия, Польша, Мазовия, Пруссия, Ливония, Псков, Великий Новгород, Тверь, Рязань) «de consilio dominorum consiliarorum nostrorum»[111], храня и все ранее заключенные договоры; 2) вообще всякие решения и дела, какие будут установлены, определены и решены с господами-радою нашею, не изменять, не исправлять и не отменять ни с кем другим; 3) а если подвергнутся обсуждению в совещании с радою какие-либо предположения и дела и не будут одобрены радой, то «pro isto super eos commoneri non debemus»[112], но что они нам посоветуют для нашей и общей пользы, так мы и исполним; 4) не давать никаких должностей и держаний («dignitates, tenutas et alia omnia officia»)[113], ни вотчин никакому иноземцу или пришельцу, но только уроженцам великого княжества; 5) не требовать ничего за пожалование духовных и светских должностей или держаний ни нам, ни иному кому, разве кто добровольно поднесет нам что чести ради; 6) ни у кого должностей и держаний не отнимать без совета (приговора — «consilio») рады нашей; если же кто будет обвинен в расточении и разорении добр наших, должен быть осужден по суду перед нами, а без вины никого должностей не решать; 7) держать всех наместников, воевод, державцев, тиунов и всяких vicegerentes по-старине в их чести и доходах по обычаям каждой земли; 8) при вакансии на державу или тиунства отдавать их вновь по представлению воевод заслуженным и достойным людям; 9) должности и держания в замках и городах, хотя бы отдаленнейших («in metis remotioribus»), раздавать по обсуждению с радой нашей, по заслугам и достоинству; 10) все пожалования, данные или грамотой обещанные отцом нашим, сохранить за теми лицами; данные же им до воли своей и мы сохраним до воли нашей и рады нашей; 11) что сами раздадим до воли, то в нашей воле, как и утверждение таких пожалований в вечность (без рады?); 12) все доходы наши таможенные, мытные и иные, вины и всякие другие поступают в нашу казну и расходуются на земские нужды по приговорам («consilio») нашей рады, и не должны мы брать эти суммы из казны или вывозить из страны без соизволения («sine voluntate») рады нашей, хотя бы и не было ближайшей в них нужды. Характерно, наконец, обязательство: «plebeios super nobiles non debemus extollere, sed totam nobilitatem conservare in sua honestate»[114].Значение этого конституционного акта ясно. Создавалось в центре Литовско-Русского государства правительство нового типа. Прежде всего я решился бы потому на 1492 год положить грань двух периодов в истории Литовско-Русского государства, что основной принцип средневекового государственного управления — активная личная роль монарха — сводился этим привилеем на нет. Господарь-вотчинник юридически превращался в должностное лицо, стоящее во главе учреждения — рады, вне которой круг его деятельности оставался крайне узким и ограниченным.
Конечно, привилеем 1492 г. только завершается долгое развитие, начало которого можно искать в эпоху Витовта, а сильный прогресс — в критические годы по его смерти в эпоху созревания и силы в условиях Казимирова княжения. Но новые политические начала, назревшие в фактических отношениях всего XV в., в 1492 г. получают правовую формулировку, углубление, расширение и определенность, которые выдвигают их на первый план в дальнейшем развитии литовско-русского политического быта.