Ополячению литовско-русского православного дворянства, кроме личного желания сего последнего подражать во всем полякам, способствовало еще и вступление многих из его членов в брак с девицами польского происхождения, а где только польки входили в русскую семью, за нею входило и получало господство все польское и шляхетское, в ущерб всему русскому. Немало также способствовало ополячению русского дворянства в Литовском государстве обучение детей его в польско-католических школах, которых в это время в сем государстве, благодаря иезуитам и пожертвованиям частных лиц, было гораздо больше, чем православных, и притом они были гораздо лучше обставлены.
К концу царствования Сигизмунда-Августа литовско-русское православное дворянство настолько уже подчинилось польскому влиянию, что свой родной, русский язык стало изгонять из употребления не только в общественных собраниях, но даже в домашней, семейной жизни, считая его менее цивилизованным, чем чужой, польский, и заменяя его этим последним[240]
. К концу же царствования Стефана Батория и началу правления Сигизмунда III в быте русско-литовского православного дворянства из всего русского осталось одно только православие, но и то к концу XVI в. настолько было поколеблено, что в 1596 г. дало смелость польскому правительству провозгласить унию, причем большая часть православного литовско-русского дворянства осталась равнодушною сему провозглашению, мало того, даже сочувствовала ему.Беспорядки в православной церкви Литовского государства
Кроме ополячения большей части православного дворянства и его индифферентности к своему исповеданию, много помогли провозглашению унии в Речи Посполитой, как уже было выше замечено, беспорядки, вкравшиеся в это время в русскую церковь Литовского государства, именно: распущенность высшего православного духовенства, грубость и невежество низшего, самоуправство и деспотизм светских лиц в делах церкви и т. п.
Отличительною чертою устройства западнорусской церкви было то, что народ принимал деятельное участие во всех церковных делах ее, а в некоторых из них, более важных, он имел даже и решающий голос, например при избрании лиц на высшие духовные должности. Когда, например, избирали митрополита, епископов и настоятелей монастырей, то народу в этом деле принадлежало последнее слово: если народ признавал представленных кандидатов достойными тех мест, на которые их прочили, то они получали эти места, а если не признавал, то не получали, и никто ничего не мог поделать. Таким образом, собственно говоря, право избрания духовных лиц на высшие должности в западнорусской церкви принадлежало одному народу. Вот это-то право и составляло собственно отличительную черту западнорусской церкви. Русский народ крепко держался этого последнего права; он отлично сознавал, что от этого права зависела апостольская чистота православия, порядок и спокойствие церкви, потому что это право лишало врагов православия возможности посадить на то или другое высшее духовное место своего клеврета. Польское правительство тоже отлично сознавало всю важность этого права для православия и его последователей, а потому с давних пор, с самого начала подготовки к окончательному соединению Литвы с Польшею, пыталось отнять его у своих православных подданных, но все попытки его были неудачны. Как только, бывало, правительство подымет на сейме этот вопрос, сейчас встретит грозный протест со стороны удельных русско-литовских православных князей, – и дело обыкновенно кончалось ничем. Так тянулось до 1548 г.; в этом же году на Варшавском сейме польское правительство, после долгих препирательств с русскими представителями, добилось своего: право избрания лиц на высшие духовные должности православной церкви было отнято у народа и передано королю[241]
.