Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке

Казимир Сапега, бывши в это время литовским гетманом, в продолжение десяти лет не трогал духовных лиц того и другого исповедания (т. е. католического и униатского) относительно исполнения воинской повинности; но вот ему однажды понадобилась небольшая сумма денег для покрытия некоторых издержек по армии, и гетман задумал собрать эту сумму с имений духовных лиц католического исповедания. Об этом дошло до сведения Виленского епископа Бржостовского; тот счел сие действие Сапеги незаконным, донес королю; но в доносе написал много ложного и компрометирующего Сапегу. Сапега, узнавши об этом, в отместку Бржостовскому, приказал расставить солдат по всем имениям духовных лиц католического исповедания во всей Литве, а в имении самого епископа, кроме солдат, поместить еще татарское знамя. С этого времени между Сапегою и Бржостовским действительно началась серьезная ссора. Друзья, знатные лица, родственники, сам король хотели помирить враждующих, но напрасно: это еще более раздражало их. Во время сей вражды епископ, чтобы докопать своего врага, употребил все, что только есть на свете Божием низкого и постыдного: ложь, клевету, подлог, подкуп и т. п., а когда и это не помогло, то прибег к духовному оружию: 18 апреля 1694 г. он публично предал Сапегу проклятию. Церемония совершилась в Виленском кафедральном соборе с обычною средневековою обстановкою: с колокольным звоном, пением погребальных песен и бросанием зажженных свечей.

Проклятие, произнесенное над гетманом, должно было поставить Сапегу в самое безвыходное положение: оно налагало обязанность на всех христиан-католиков избегать всякого общения с проклятым; его нельзя было ни накормить, ни напоить, даже огня ему нельзя было дать. Но проклятие мало подействовало на гетмана: узнавши о нем, гетман в тот же вечер в своем антокольском дворце устроил блестящий бал, на который собралось все высшее виленское общество. Приезжие гости приняли живейшее участие в обиде, причиненной Бржостовским гетману. При роскошном угощении, при звуках труб и литавр, то и дело раздавались тосты за здоровье отлученного от церкви. Но, впрочем, Сапега не ограничился только этою одною демонстрациею: он на следующий же день отправил к папе апелляцию на незаконные действия епископа. Но и епископ Бржостовский не бездействовал: после проклятия он немедленно разослал циркуляры во все монастыри и костелы с приказанием – везде с кафедр объявить народу об анафеме над Сапегою. Переполох произошел страшный: настоятели монастырей и костелов не знали, что делать; они собрали всех знакомых богословов и ученых, пересмотрели множество книг и богословских трактатов и только убедились в том, что епископ не имел никакой причины проклинать гетмана, а потому они сочли себя вправе не исполнять присланного им по сему предмету циркуляра. После этого все настоятели виленских монастырей и костелов через своих уполномоченных дали знать Бржостовскому, что так как он прежде произнесения анафемы над гетманом Сапегою не посоветовался с ними, то и после произнесения ее над ним не может требовать их содействия, а в заключение прибавили: пока папа не рассмотрит апелляции Сапеги, они анафемы не объявят.

Получив этот ответ от настоятелей монастырей и костелов, Бржостовский пришел в ярость. Он немедленно пригласил всех их к себе, с целию принудить их силою к исполнению своей воли, но встретил всеобщее отрицание. Смягчившись немного, епископ стал просить собравшихся настоятелей монастырей и костелов по крайней мере не принимать к себе отлученного от церкви Сапегу, не допускать его к причастию и богослужению, если уже они не желают объявить народу с кафедр об анафеме над ним; но настоятели и на это не согласились. Видя такое настойчивое упорство, Бржостовский запер все двери своего дома и объявил собравшимся: если они не исполнят его требования, то он отсюда их не выпустит, голодом всех переморит; но и это не помогло. После сего Бржостовский, чтобы как-нибудь и чем-нибудь допечь, так сказать, своего врага, начал распускать ложный слух насчет гетмана: будто, по наущению его, татары и казаки идут на Вильну для грабежа, но гетман благоразумными мерами, предпринятыми против этой клеветы, успел уничтожить замысел епископа и успокоил народ. Когда епископ увидел, что ничего не может поделать с своим противником, то начал громко жаловаться и на словах, и на бумаге: что его вконец разорили и ограбили, и что он вместо золотого креста должен носить теперь деревянный, и что он теперь не уверен в безопасности своей жизни, и что, подобно Станиславу, он хочет погибнуть мученическою смертию, защищая церковное имущество; но ему никто не поверил.