Лица

Она села за письменный стол в скромной хлопковой ночной рубашке, под босыми ступнями — холодный паркет. Наедине с Ханне она не оставалась уже давно. И не знала, что этому мешало. Конечно, нелегко остаться наедине с кем-то в квартире, где живут шесть человек.

— Мне страшно, — отчетливо прошептала она. Зачем он рассказал Гитте о самоубийстве? Что там надвигается день ото дня, неизбежное как время? Она представила себе большие волосатые уши Герта — о таком никому не расскажешь. Перед ней появилась мертвая женщина. Сколько таблеток понадобилось бы, пятьдесят или сто? Гитте их забрала. Но ей всё равно каждый вечер придется давать Лизе по две — без них не заснуть. Гитте всем давала что-то, без чего они никак не могли обойтись. С Гертом она спала, с Могенсом тоже спала, Сёрена угощала десертами со взбитыми сливками, но что же она давала Ханне? Девочка относилась к ней со своеобразной бдительной осторожностью, причин которой Лизе не могла разгадать.

Она собралась с силами и направилась в ванную. Теплая вода нежно ласкала ее. Доносился голос Герта, звавший Гитте. Он просил подать кофе: к десяти ему нужно отправляться в министерство. Неужели вчера вечером он на самом деле хотел с ней переспать? Но это казалось столь же невозможным, как если бы их разделял океан. Гитте считала, что все мужчины в той или иной степени извращенцы. В средней школе за полгода в ее постели побывало сорок девять парней, и среди них никого нормального. Один мог только в резиновых сапогах. Другому нравилось с силой хлестать ее по лицу. Герта нужно было щипать за соски — все десять лет замужества Лизе об этом и не подозревала. Если пустить в ход ногти, он приходит в дикий экстаз — наставляла Гитте.

В водопроводной трубе, проходившей вдоль края ванны, зашумело. Этажом выше кто-то купался. Гитте почти никогда не принимала ванну. Под подбородком у нее залегла темная полоска, потому что она водила мочалкой только по лицу. Грязь была частью ее жизненной философии. Не надо забывать, настаивала она, что пенициллин делают из плесени.

В трубах продолжало шуметь, и неожиданно зазвенел ликующий смех. Она ополоснула подмышки от мыла и уставилась на ржавую трубу, заканчивающуюся у решетки для слива в полу. Еще одна труба спускалась с потолка, соединяя квартиры. Прикладывая ухо к батарее, Гитте могла расслышать, о чем говорят внизу. Там, на цокольном этаже, жила старая, лишенная слуха женщина с двумя детьми среднего возраста. Прямо при матери, застраховавшей свою жизнь в их пользу, они обсуждали ее смерть. Смех усиливался, и Лизе уставилась на трубу, словно та была шкафом из ее детства, в котором держали что-то страшное, дожидавшееся наступления ночи, когда ее одолеют темнота и дремота. Кто-то разговаривал, слова перебивались приступами смеха. Напоминало Могенса, когда он натягивал нейлоновые колготки на голову, чтобы напугать младшего брата. Она сняла банную шапочку и приложила ухо к трубе.

— Хуже всего, когда она улыбается. Передние зубы — другого цвета.

Она провела указательным пальцем по керамическим коронкам и снова услышала голос Гитте:

— Она замечает только самое очевидное и конкретное.

— Мы точно сломим ее, нужно только потерпеть. Оставь таблетки на ее столике. Она примет их точно так же, как Грете. Ей это уже приходило на ум.

Голос Герта.

От злости кровь горячо разлилась по всему телу Лизе. Она вышла из ванны и натянула халат, даже не обтершись. На кухне Гитте заваривала кофе. Герт стоял рядом, спрятав руки в карманах синего домашнего халата.

— Мне слышно всё, о чем вы говорите, — резко сказала Лизе. — Но поосторожней. У меня есть друзья. Я им расскажу, что происходит в этом доме.

Они оба уставились на нее с притворным удивлением.

— О чем это ты вообще? — спросил Герт.

— Тебе хорошо известно.

Трясущейся рукой она стянула халат у шеи.

— Ты, должно быть, заснула в ванной, — спокойно произнесла Гитте и продолжила заваривать кофе. — Мне это знакомо. Проснешься — и не понимаешь, что творится вокруг.

Злость исчезла, словно вода, что капала на пол и собиралась лужицей у ног, и уступила сомнению и замешательству.

— Ты так считаешь? — спросила она. — Мне показалось, что через трубу я слышала именно ваши голоса.

— И о чем же мы говорили?

Герт улыбнулся и сел за кухонный стол. В глубине его глаз полыхнуло небольшое ехидное пламя.

— Ничего особенного, — медленно ответила она, — я точно не помню. Мне наверняка всё приснилось.

Она достала из буфета стакан и наполнила водой из-под крана. Как обычно, дверь в комнату Гитте была открыта. Это доказывало отсутствие у нее хоть какой-то личной жизни: туда можно было зайти также свободно, как и в любую другую комнату. Лизе уставилась в дверной проем, ее сердце словно окутали мокрой тряпкой.

Снотворное стояло на комоде.

Она быстро обернулась к ним, сделав глоток воды. Казалось, они избегают ее взгляда.

— Мне бы хотелось пригласить Надю сегодня на обед. Я так давно с ней не болтала.

— Да, — ответила Гитте, присаживаясь за стол к Герту. — Тебе нужно видеться с кем-то, кроме нас.

— Именно так.

Герт перевернул страницу газеты.