Лица и сюжеты русской мысли

В протоколе допроса на Лубянке в августе 1922 г. Бердяев написал: «Одинаково не согласен ни с буржуазным обществом, ни с коммунизмом». Мне тоже ни то, ни другое не нравилось. Однако в «перестройку», когда стало ясно, что мы на полном ходу въезжаем в буржуазное общество, я изменил позицию, решив – не без содрогания, не без неуверенности, – что капитализм все же предпочтительнее социализма. Да, тогда это был для нас идеальный капитализм, перевесивший реальный социализм. Но как только через год-другой капитализм стал у нас тоже реальным, я вернулся к формуле Бердяева.

В споре с «неославянофилами» Бердяев употребляет некорректный язык. Он отстаивает идеал республики против монархизма Булгакова, Эрна, Флоренского. Но такое ключевое в его аргументации слово, как «освящение», здесь неуместно: раз хочешь быть республиканцем, социалистом, либералом, демократом, то забудь о таком слове, как «освящение», применительно к социально-государственным учреждениям. Но с его пера слетают логические монстры, вроде: «имманентно-свободное освящение общественной и государственной жизни из глубин духа»[532]. Бердяев хочет открыть тайники духа, независимые от церкви и христианской традиции. Он тяготеет к утопии «Третьего Завета», который противопоставляет Ветхому и Новому Заветам. Мальчишеские фантазии! И уже только на этом основании критика в его адрес со стороны Флоровского в «Путях…» вполне оправданна, хотя тон ее действительно чрезмерно жесток.

Открыл Евангелие от Матфея – обожгла божественность Иисуса. Знаю, есть в Нем и человеческая природа: Богочеловек, одним словом. Но бросилось в сознание: «солому сожжет огнем неугасимым»! Огнь опаляющий! Как человеку, простому и грешному, принять это и пойти за Ним?

Вспомнилась драма Бьернсона «Свыше наших сил», о которой рассказывает Лосский в «Воспоминаниях»: мол, не всем по силам идти путем Христа. О сверхчеловеческой высоте христианства давно известно. Кто-то, может быть, этим оправдывает свое маловерие. Помнится, один мой друг-философ встретил меня однажды этими же словами о сверхвысокой высоте христианского идеала. Про себя он не без остроумия говорил: «Я – неверующий православный!» Но настоящий идеал ведь и должен быть небесно высок: а иначе какой же он идеал? И алиби для неверия, тем более для пренебрежительного отношения к христианству, он предоставить никак не может. Всегда есть куда духовно расти, всегда остается задача совершенствования. Путь беспределен. А предел, тем не менее, ясно и точно указан.

О книге Е. Голлербаха[533]. Высокую планку мысли, заданную философами, сгруппировавшимися вокруг книгоиздательства «Путь», автор книги о них не выдерживает, спуская разговор о «путействе» к его политико-идеологическому «картографированию». Вот, например, такое определение: «Путейство – адаптированный к ситуации авангардный вариант политической доктрины христианского преображения мира»[534]. Почему же такое учение является «политическим»? Ведь «преображение» – это духовная метаморфоза, а не политическое «изменение». Называть философские основы «путейства» «депрессивной философией»[535] абсурдно. Так могли бы сказать наши «новые националисты», которые видят в русской религиозной мысли фактор расслабления воли и «затуманивания русских мозгов».

К счастью, книга хорошо организована и полна тематически уместных сведений. Библиография замечательна. Но не только это плюс нужной книги. У Голлербаха сказано и много верного. Вот, например, его квалификация издательства «Путь» как «идейного»[536] справедлива. Да, «Путь» имел направление (вот это слово уместно). Путь ведь и не может его не иметь! Но слово «политика» в качестве последнего и ключевого – уже снижение, вольно или невольно искажающее направление «Пути». Социология и политология дают пусть необходимый, но сниженный рамочный язык современным исследователям. Однако застревать на этом уровне, когда речь идет о высших явлениях духовной культуры, не следует.

О новом русском национализме. «Русские, – говорит Гейне, – уже благодаря объему их государства свободны от узкосердечия языческого национального чувства»[537]. Однако свобода от национальной узости стала поперек горла новым русским националистам. Их понять можно: одним взмахом беловежских перьев Россия уполовинилась. Русские стали разъединенным народом. А этнократические ультранационалистические движения новых соседей, опекаемых Западом, поставили русских в положение «лузеров» геополитики. Явилось искушение копировать стиль малых, но «пассионарно» атакующих «русского медведя» народностей. На повестку дня встало то самое не находимое прежде у русских «узкосердечие национального чувства», которого в России традиционно не было и все еще, к счастью, мало.