Лица и сюжеты русской мысли

Когда я вчитывался-вдумывался в мятежные диалоги Джордано Бруно, то одним из главных сюжетов для дебатов был вопрос о его «пантеизме». Точно так же, вновь обращаясь к Карсавину, вижу его сквозь писания монаха-расстриги. И возникают примерно те же ходы мысли, которые можно назвать непрямым пантеизмом, что-то вроде «и то, и то». Барочная стилистика Ноланца это не только позволяла, но даже требовала. Кстати, как и Ноланец, он пишет свои философические тексты в форме диалогов.

Карсавин ультраправ о славен. Но в архиправославных его словах звучат католического чекана ноты. Так, например, учительским тоном он обличает «вялость и неорганизованность нашей церкви»[526]. Суровый к другим, саркастичный в критике, гордый и одинокий, что его увлекло и всецело захватило? Идея всеединства, которое он прямым образом обожествляет. Он и пишет его с заглавной буквы, оно у него выступает синонимом Бога. В обожествленном всеединстве – его метафизический пафос. Схемы, образы для всеединства Карсавин берет у Кузанца и Бруно, из общего неоплатонического наследия. «Многоединое» – один из его основных технических терминов. В этой игре абстракциями по готовым схемам как-то совсем не чувствуется личного опыта «всеединщика». Неоплатонически-гегелевская схоластика, или диалектика абстракций, не может быть по душе тому, кому близкими стали Кьеркегор, Бердяев и Марсель.

Философствование, из «всеединства» исходящее, прибегает неминуемо к своего рода количественному подходу. Как связать все-совершенное единство с несовершенной отдельностью, со многим? Только посредством признания, что отдельность несовершенной «твари» выражает пониженную степень «всеединого совершенства». Попросту говоря, мир – недостаточный Бог. В отъединении от Бога, говорит Карсавин, теофания в должной мере не осуществляется[527], осуществляясь лишь недостаточно. По отношению к божественному у Карсавина действует принцип полноты, а по отношению к мирскому – неполноты и степени, а это означает пониженные количественные градации «всеединства», когда имеется в виду «многое» и «тварное». Неполнота явления «в себе полного» и есть принцип «твари», принцип связи единства и множественного. Поэтому, говоря о мире и его «частях», Карсавин прибегает к таким словам, как «недостаток», «неполнота», «замедленность» (абсолют сверхбыстр), «слабость»[528] (абсолют сверхмощен) и т. п. При саморазвертывании Бога в мирских теофаниях Он как бы что-то теряет.

Неоплатонизма у Карсавина так много, что невольно начинаешь думать о какой-то христианской альтернативе ему. Зачем Всеединство, когда есть Бог? У Карсавина Всеединство замещает Бога, как если бы оно было именем Бога, и вместе с тем оно отличается от Него, так как определяется как исходное для самого расщепления изначального на Бога и мир. Карсавин совершенно захвачен идеей всеединства, в ней его религиозно-метафизический пафос. Понятно, что с экзистенциальной мыслью у него поэтому не может не быть «шваха».

«Saligia», с нее я начал это размышление, начинается с superbia, то есть с гордыни, которой немало у самого автора этой замечательной книги. Карсавин жесток и насмешлив по отношению к своим учителям и старшим коллегам – Гревсу, Новгородцеву, Федорову («бредни Федорова»)[529]. Примечательно, что молодое поколение философских героев Серебряного века вообще слишком уж строго к старшим (Флоровский тоже такой). Что же, это нетрудно объяснить: молодежь всегда хочет просиять, отодвинув «стариков». Только возраст, видимо, может притушить грубость этого порыва к самоутверждению за счет «понижения» тех, кто уже заслужил свою славу.

Личность – от отличия, корень здесь «лик». Лик лежит в основе отличия: личность – тайное несовпадение ни с чем, ни с кем другим. Сюда же относится и бахтинская тема диалога, призыва и отклика. Отклик от клика: клич, клик – то, что обращено от лица к лицу, от лика к лику. Личность перекликается с другой личностью, призывает, откликается.

Воскрешение мертвых – практическое дело. У нас все федоровцы первой величины – федоровки, женщины. И это неслучайно: женщины – существа практические по определению; более того, по сути своей продолжатели рода, тем самым как бы природные воскресители человечества в его телесности. Поэтому воскрешение, оживление, всяческая регенерация не может не привлекать их изнутри.

Жизнь и чувства: женщина с этими реальностями связана как бы особо интимным образом. Поэтому естественным образом отождествляясь с эмоционально-витальным началом, она действительно может быть достойным внимания критиком мужских интеллектуалистских односторонностей с их слепотой к жизни (подумалось на докладе Насти Гачевой).