Читаем Лицей 2017. Первый выпуск полностью

Средние Потаповы познакомились оттого, что в степи не пришел автобус на остановку и они в финале остались вдвоем в каменной раковине. Мужик в стеганых штанах разделся и ушел пересекать Волгу, уверяя, что на той стороне с автобусами лучше. Старуха с луковым рюкзаком поскребла асфальт до своей дачи. Средний Потапов фальшиво пел для чаровницы, помучиваясь от вчерашнего пойла и поблевывая за ракушку. Будущая средняя Потапова раковела от мужского внимания.

Когда старшие Потаповы ссорились, они неделями молчали, как рыбы. Средний Потапов бесился от этого. Часто, когда вытаскивал окуня или налима из воды, тряс его до одури, чтобы заставить говорить.

Когда средние Потаповы ссорились, они страшно орали. Средний Потапов совсем не хотел быть рыбой и кричал при первом случае, как народившийся младенец. Хор криков смешивался, когда средний поток вливался в старший. Молчаливые Потаповы, рыбные друг с другом, кричали на молодых, особенно на пришелицу. От долгих скандалов ее лицо вытягивалось в рыбью морду, губы шлепали и неуверенно ловили воздух. Тогда средний Потапов тряс ее за плечи, желая извлечь из нее звук.

Внук — младший Потапов, единокровный родственник всем Потаповым, полноправный имяносец — выродился в главного повстанца и утописта семьи. Молчание как-то переживалось, а вот шум драл уши с душой. Потапову-младшему захотелось шум уничтожить. Малышом он чистил зубы громко, громко топал ножками, громко стучал ножом, без спросу помогая маме. Шум не затихал. Младший умнел с возрастом: в десять придумал, что родителей нужно заставить развестись. Он часами зверски убедительно рассказывал матери, что видел отца с другой женщиной, а отцу — что застал мать с другим мужиком. Младшему поначалу верили, и шум усиливался. Внучатый Потапов ощущал интуитивно, что это последние силы бури перед затишьем, и ждал. Но ему зашили рот криками, он понял: проиграл — и замолчал. Подрос — научился слушать проигрыватель через наушники. Усиливал громкость, и шум затихал на песню. На свою первую пенсию дед купил внуку кассетный плеер.

Казалось, младший Потапов увлекся музыкой. Мурыжил кассеты, писал с радио без молчаний, не оставляя лазейки для шума. Махался альбомами, обсуждал аранжировки. Оранжереил свою коллекцию; она росла, баррикадировала вход в комнату. Потапов ненавидел музыку, как отец — рыбалку. Он ее использовал как уличную девку, а сам любил тишину. Та была бессильна против беса шума. Нельзя увеличить громкость тишины.

Старшая Потапова мечтала уничтожить внукомузыку. Оттуда шипело неестественностью, смертельностью. Уверена была, что младший подключается через уши к миру ТОГО. Уши — рубеж миров. ТОТ мог выйти наружу или залучить туда всех Потаповых. Когда внук уходил, одетый в плеер, наружу, старшая Потапова заливала его кассеты уксусом в тазу и толкла кассетные обложки скалкой. Младший Потапов поначалу отчаивался, а потом врезал замок в свою комнату — забаррикадировался. Эта музыка будет вечной.

Однажды Потаповы претерпели вливание. Внук женился не спросясь — ибо как прокричаться сквозь шум? Новая младшая носила невнятное лицо и фигуру и всегда молчала. «Молишься про себя?» — кричали ей на ухо старшие потаповские женщины, зная, что сами не верят.

Лола без ума любила Потапова-младшего только лишь за его двухсекундное состояние, когда он выключал плеер, осторожно снимал наушники и прислушивался к миру, будто рождаясь в нем заново. Она больше всего ценила новь и ненавидела ретроградов.

До свадьбы младший Потапов довольно тщательно испытывал невесту на шум. Он доводил ее до оргазма несколько раз подряд — она ела подушку в перья, но не кричала. Более всего Потапов-внук любил оральный секс, снабженца молчания. Вспоминая детские свои сказки про родителей, Потапов долго лапал на Лолиных глазах ее соседку по квартире. Варвара, тощая как селедка, гоготала. Лола смотрела молча и молча потом огорошила Варю дуршлагом. Та, матом крича, убежала.

Одним бежим утром собирали Лолины баулы, чтоб перевезтись к Потаповым. Вдруг младший принялся неистово колотить Лолу. Лупил неумело, впервые за жизнь. Бил руками и ногами минуты четыре. Лола все это время стояла перед ним, закрывая то грудь, то голову ладонями. Из молодой не донеслось ни слова, ни стона. Потапов-младший никогда больше в жизни не тронул жену.

Так Лола стала Потаповой, но не опотаповилась. Бухнулась в потоп равнодушия и неродства друг другу. Ее удивили эти чужие родные. Дикие размежеванные соприкосновения, сожития, соденежья, состолья, сосмотрения. Ненужное, нелогичное, недодушенное «СО», как недописанная формула углекислого газа.

Потаповы собирались и ехали вместе на пикник. Никли от скуки друг с другом, но часовали в чаще с комарами. Потаповы собирались и ехали вместе к родственникам. Там неистово хаяли друг друга. Потаповы собиралась и ехали вместе в магазин. Оказывались в аду соупреков и соспоров.

Лола предлагала мужу съехать от Потаповых. Он кричал — погромчел из-за привычки отвечать сквозь наушники, — что не может. Потаповы — это сомука. Даже если уплывешь, настигнет потаповский яд-течение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия