Лицей 2017. Первый выпуск

Боль-боль-боль. Оля, приезжай, мы с тобой выпьем. Мне не ахти. Я знаю, что тебе сейчас тоже. Иногда бывает так больно, что хочется кричать. Боль и обида. Ну да, возите на нас воду — мы большие и сильные, на нас можно много увезти. Часто мне кажется, это единственное, на что мы, по миромнению, годимся. Не знаю, как могли так опростоволоситься. Мне вот давно нужно было подстричься. Пока не понимаю, как это все осилить, поэтому решила написать свою «Присуху». Ты знаешь, я подошла основательно. Набрала книжек-в-помощь у себя в библиотеке, девушка за кафедрой осторожно спросила: «И это тоже для работы?» Я ответила, что для работы, но для другой. Уже много лет я существую-двоюсь во всех разделах своей жизни. Даже самые близкие не знают, что творится у меня в башке. Неудивительно, что я свихнулась. Сначала хотела сценарий, потом решила, что нет смысла. Опубликуют в «ИК» — порадуют, но снимать, как обычно, никто не станет. Легкая легкость вся эта кинодраматургия, ненужная возня. Да и как такому в кино? Проза глубже вшивается. Впрочем, эту «Присуху», даже если вылезет она из меня, вряд ли возьмут в толстый. А если и возьмут, то прочтут только редактор и не-все-мои друзья. Кстати, почему ты никогда не читаешь мои тексты?

1

Это случилось в метро, в потоке ничего не замечающих. Саша вдруг остановилась от внезапной и интересной боли, желудок полез душить сердце, а ногти на ногах-руках превратились в ноющие зубы. Мужик с целлофановым пакетом наткнулся на нее сзади плоть к плоти, выругался, а потом выулыбнулся от такой короткой и приятной связи — Саша была симпатичная.

Саша встала впаянной в гранитный пол. Скульптура — с рюкзаком на тоненьких ножках, хоть и не «Площадь революции». Потрите на удачу ее острую коленку. Мимо двигали руками-ногами пассажиры. К краю собирались в гущи, гущи сцеживались в вагоны. На цепи над разноцветными волосами болтался указатель. Свыше давили миллионы книг. Писатели старались, сочиняли веками. Впереди карабкались на трап перехода: бежали из «Библиотеки» на «Арбатскую». Старуха в парике тянула по лестнице тележку на колесах. Оттуда торчали сломанные пальцы лука. Девица в сером пальто схватилась за тележку и потянула вверх. Старуха принялась бить помощницу зонтом по руке. Саше стало стыдно наблюдать такое, и она закрыла глаза. Внезапно теплый воздух лег на ее лицо. Не сквозняк-мнун женских лиц и сортировщик тощих подземных полицейских, а собственный Сашин теплый ветер. Саша глядела на свои веки (там мелькают обычно такие оранжевые искры-пятна), а волосы тихонько гуляли по плечам. Первой иглой сшивали сердце с желудком, а вторую воткнули в матку. Саша зубами вцепилась в воздух. Ветер дул-дул, шептал-шептал: «Цы-ы-ы-цы-ы-ы-ы, и не больно вовсе, и не больно». Люди маршировали. Мо-сква! Мо-сква! Мо-сква! Вечный город. Вечно-режимный город. Цы-ы-ы-цы-ы-ы-ы, не больная боль, не больная, хорошая. И вдруг спокойная, всеохватная, благостная радость-анестетик залила Сашино тело. Заулыбалась от спасения, и ее тут же сильно толкнули в левое плечо. Ветер выключился, Саша разинула глаза и сразу пошла к переходу, шатаясь, будто прооперированная.

1.1