Лицей 2018. Второй выпуск

— Поэтому, Максим, не портите отношения с клиентами. Пожалуйста. В дальнейшем мы их внесем в черный список, а пока не провоцируйте их.

— Шеф, я сейчас никакой.

— Сочувствую, Максим. Голос у вас поникший. Давайте поступим так. Вы вернетесь в Москву и отоспитесь два дня. Нет, даже три. А уже потом возьметесь за отчет — без спешки, без давления. Честно изложите, с каким произволом столкнулись в Нертенггове. Пока же отправляйтесь на творческий вечер и обозначьте там формальное присутствие.

Пусть не думают, что мы пренебрегаем их гостеприимством. Договорились?

— Только ради того, чтобы исключить репутационные потери.

— Только ради этого. Через секунду я перешлю вам адрес художественной галереи, куда надо ехать.

Спустя мгновение я получил текстовое сообщение с адресом и дал таксисту команду поменять маршрут. Гребаная корпоративная этика с ее драконовскими правилами!

— У вас есть в коллекции что-нибудь тоскливое? — поинтересовался я у водителя. — Типа Шопена или «Радиохэд», например.

13

С самым невинным видом Рыжов встретил меня у художественной галереи, вычурной постройки в духе сталинского ампира, и протянул стаканчик с остывшим американо. Психолог притворился, будто мое возвращение поразило его.

— Отлично, что вы передумали! — Рыжов распахнул передо мной дверь, как швейцар. — Читать стихи или слушать музыку на плеере — это одно, а наблюдать за живым исполнением — всегда другое.

Закрадывалось подозрение, что надо мной издеваются.

По вахтерше в будке, по усатому охраннику с допотопной рацией, по настенному календарю у входа, по турникету с вертящейся в обе стороны планкой и доске объявлений, где афиши клеились вперемешку с правилами и предостережениями, моментально узнавалось казенное учреждение. Тем не менее экскурсовод, сухонькая старушка, именовала себя куратором, а выставочные залы — арт-пространством.

— Серпал Давидович предупредил, что у вас времени в обрез, поэтому покажу только самую необычную коллекцию, — сказала старушка.

Я поплелся за ней, обозначая формальное присутствие.

Экскурсовод привела меня в белый зал без мебели размером примерно с половину баскетбольной площадки. Полотна здесь и впрямь привлекали внимание — скорее сюжетами, нежели художественными приемами. Напротив, большинство картин были написаны небрежно, точно детьми, чья одаренность и свежий угол зрения вступали в досадное противоречие с нехваткой мастерства.

На одном из полотен над заснеженной тундрой воспарило бледное солнце, причем из контуров его лучей складывался хоть и не отчетливый, но легко угадываемый крест, замерший над ледяной пустыней, словно громадное распятие. На другой картине облаченная в белую рубаху девочка с соломенными волосами играла на скрипке, а ее тело ниже пояса самым грубым образом обрывалось, в результате чего туловище без ног будто врастало в непроницаемый черный фон.

Некоторые живописцы обладали совсем уж больным воображением. От изображения цветущего дерева на пригорке я отпрянул. Меня ошеломило, собственно, не дерево, а висевшие на нем, точно плоды, кости: череп, руки, ноги, позвоночник. Автор словно разбросал по ветвям кусочки пазла, в итоге собиравшиеся в человеческий скелет.

— Захватывает, — отреагировал я. — Сразу приходит на ум «Сатурн» Гойи, уродцы из экспрессионизма и прочие кошмарные сущности.

— Перед вами искусство иного рода, — сказала экскурсовод.

— То есть?

— Это творения страждущих. Из реабилитационного центра. Их учат живописи, чтобы они выплескивали на холст глубинные переживания. Так они освобождаются от мучений.

Странно, Рыжов со мной этим не поделился. Мог догадаться, что арт-терапия, да еще в таких смелых масштабах, заинтересует меня больше преобразований мэра.

— Толково, — сказал я. — Крупнейшие психологи одобрили бы. Появись такая идея в большом городе, сразу нашлись бы ушлые товарищи, которые бы навострились эти картины продавать.

— Ну-у, — протянула старушка задумчиво, — у нас их также продают. Музейную коллекцию из-за этого регулярно обновляем.

Возникла неловкая пауза. Чтобы не удлинять ее, я обратил взор на случайное полотно и начал его комментировать. В блюде на белой скатерти вместе с разрезанными плодами граната красовались лимонки с чекой, как из советских фильмов о Великой Отечественной. Я до того увлекся анализом, что не заметил, как над плечом нависла медвежья туша Рыжова.

— Нам пора в конференц-зал, Максим Алексеевич.