Лицей 2018. Второй выпуск

Они бездарно тратили время — неизвестно, сколько времени. Потом Гремио-2 увел ее, а Олег, уже не помня, что пообещал, остался греться. Потом позволил усадить себя, пластилинового, в «ниву». Гремио гнал, они прыгали чуть не до потолка по каким-то ночным колдобинам, лесам, полдороги Олег тупо нашаривал по карманам телефон, соображая — выронил ли его в гараже, а если да, то что теперь делать. Он не сразу вспомнил, что приехал без телефона.

Они успели на последнюю электричку, и, упав на сиденье в неоново-пустом вагоне, Олег провалился во временную воронку, и если бы поезд прибывал не на Ленинградский, а на Курский вокзал, то так бы и укатил автоматом в зомби-Ясенево.

Два двадцать два. Два двадцать два.

Болеть в Москве — отдельная история, и с Олегом как-то раз такое уже случалось. Город, в котором так удобно было жить по принципу «каждый за себя», в эти дни поворачивался худшей стороной в диапазоне от «некому сходить в аптеку» до «вызвать врача» — какого врача, какие поликлиники, тут есть поликлиники?.. Через день после ада, через сутки снов про исполинские зонты борщевиков, воткнутые тут и там вдоль лунной дороги, Олег пришел в себя окончательно и долго-долго лежал один в благостном свечении. Хрустальноясный осенний день давал какой-то нездоровый свет, как в театре, — сбоку и через фильтр. Оглушительно журчали батареи. ЖЭК промывал систему. Засыпая и просыпаясь, Олег слышал через этот звук несмолкающий мужской церковный хор. А может, что-то еще.

Надо было вытаскивать себя за волосы. Поднявшись пустой электрической ночью, он долго, нахохлившись, сидел над ноутбуком: что купить, кому позвонить, теперь уже, наверное, завтра. Клокотавшее в груди имело явственный вкус воспаления, когда Олег, оглушительно прокашливаясь, смаковал во рту мокроту.

За все дни, когда он болел и несколько раз побывал в платном медцентре для таких же вип-гастарбайтеров, которым приперло (а вот в «Останкино» полисы ДМС дают даже уборщицам), «Ложь „Гамлета“» дала о себе знать дважды. Первый раз — сообщением в вотсапе: «У МЕНЯ ЕСТЬ ВИДНО». Температурящий Олег отмахнулся и сразу забыл и только несколько дней спустя, случайно обнаружив, разобрался, что писал ему тот самый Родион. Незабвенный. (Теперь Олег не мог отделаться: в собственной кухне виделся ему бомжатник.) Отвечать с таким опозданием не стоило. Выяснив (перед болезнью), что режиссер Коноевский живет вовсе не в квартире-студии с аквариумом, да и с прочими мелочами начались нестыковки, Олег не сомневался, что сейчас это какой-нибудь развод на бабки. Развести журналиста «Файла». Отчаянная молодежь пошла.

Второе — Мухаметшин. Олегу сразу не понравилось, как тот воспринял новость о болезни: медово-сладенько, мол, конечно-конечно, лежи себе, лечись! На вопрос, а как же проект (заказ считался срочным), редактор принялся горячо убеждать, что ничего, подождет, здоровье дороже! Последнее уж было перебор — отчаянное вранье, так что Олег сразу заподозрил подставу. Так и вышло. Когда через неделю он наконец явился на студию, с противным ощущением — ноги хотелось немедленно опустить в прохладную воду, — Мухаметшин прятал глаза.

— Что, проект закрыт? — спросил Олег. В принципе, он давно уже чувствовал.

— Остановлен! — будто даже обрадовался редактор. — Остановлен! Не закрыт!

— И что? Кем? Что случилось? — Олег добивался хоть каких-то подробностей, но Мухаметшин ничего не мог толком объяснить. Более того. Его сочувственный вид…

— Мне что, не оплатят?

Редактор бурно принялся что-то объяснять, но сразу запутался.

Так. Та-ак…

Прежде чем разговаривать с этими людьми всерьез, Олег набрал номер приемной СС, но секретарша начала врать тоже: Сергей Спартакович в командировке, нет, завтра тоже его не будет, нет, соединить никак не получится… То, что СС не давал номер сотового, Олегу больше не казалось оглушительной дурью. Дальновидно. Оказывается.

Потерпев фиаско с заказчиками и имея перед собой только бессильного, бессмысленного, восточно-лукавого редактора, Олег обрушился на него со страстным, не свойственным ему патетическим монологом на тему «Давайте, пусть у вас Коноевский переимеет всю молодежь („Своими фильмами?“ — успел вставить Мухаметшин, притушив улыбку) и разворует все театры страны. Давайте-давайте. Продолжайте в том же духе». Причем крики перебивались таким оглушительным кашлем, что Роксану даже послали к кулеру за горячей водой. Надо было делать акцент на семье в Барнауле и на том, что он уже месяц колупается с этим гребаным фильмом, выживая невесть как на голом окладе. То есть оклад у них тоже в конвертах, впрочем, неважно. Да в конце концов Мухаметшин и так все это прекрасно знал.

— Это было сильно, прямо «быть или не быть», — сказала потом Роксана, обвивая его длинными руками в комнате отдыха не отдыха, в закутке, где под пальмой стоял диван и обычно отсыпались операторы.