Объявилось облако-цеппелин и спрятало солнце. Я светился вместо него. Инна это заметила и спросила, отчего. Я ответил искренне — даже слишком. Она улыбнулась и кивнула. Затем взглянула на часы: поздно. Конечно, она бы рада ещё погулять, но дела… Играть надо сейчас.
Мы выбрали себе скамейку у реки.
Она выудила из кармана пачку карт. Блэкджек? Быстро. Дурак? Скучно. Покер? Вдвоём не имеет смысла. Остановились на японском дураке. Игра эта любит стремиться к бесконечности, — но лучшего не придумывалось.
Первую партию отыграли быстро. Вторую — чуть дольше. Решающая третья — тянулась так долго, что в колоде осталось четыре туза, а остальное оказалось на руках. Тут уж извольте считать очки.
Досчитали. Разумеется, я проиграл.
— Жалко… Я вообще-то поддавалась поначалу. Но натура!.. — бросила Инна вслед за пачкой карт. Я заглянул в её смешливые глаза и подумал: а может, ответов-то никаких и нет? И никогда не было? Может, человек обречён проигрывать? — Ты чего молчишь-то? Скажи что-нибудь.
Я хотел просить только об одном:
— Умоляю, не высылайте меня из Москвы. Что угодно — но только в Москве!.. А в остальном — во имя вас я без ропота пройду и огонь, и воду, и медные трубы. А может, и что-нибудь ещё.
— Не ёрничайте.
Я же — вовсе не ёрничал.
Ни воли
Я призвал палачей, чтобы в час казни зубами впиться в приклады их винтовок. Накликал на себя напасти, чтобы задохнуться от песка и крови. Беду возлюбил как Бога. Вывалялся в грязи. Обсох на ветру преступления. Облапошил само безумие.
Я отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги.
Бессонники
Набедокурили знатно — страшно вспомнить даже. Это Лёха первый додумался… Дур-р-рак!
Говорил он как-то: «Да мне деньги в хер не впёрлись: я б лучше сундук нашёл, а там века, тысячелетья…» Оно и понятно: Лёха работал в офисе, учился в институте, писал пьесы, играл в рок-группе, шарахался с тремя своими любовницами (притом все три получали от него карманные деньги и не подозревали о существовании остальных), ходил в спортзал, занимался греблей, рыбачил, летал в космос, — да чего Лёха не делал!
Тогда он решил воровать: время — у сна. Была там какая-то безумная практика: каждые четыре часа отсыпа́ть ровно пятнадцать минут. Первый месяц ощущаешь себя варёным трупом, конечно, — а потом ничего, поджарость какая-то появляется.
Кончилось через неделю: Лёха простыл, слёг и проспал без малого сутки. Он был не весьма хорош: бледный, вощёный, немощный, но — заспанный, как старый кот. Мы с Колей навестить его пришли.
— Ты осторожней со здоровьем, — сказал я, навязчиво помешивая чай.
— Скучный ты, — ответил Лёха. — Тут, если что, варенье.
Мы молча переглядывались и слушали суматошный постук дождя.
— Я, короче, понял: надо вообще не спать, — сказал Лёха внезапно.
— А что… А что… — пробормотал Коля, метафизик без диплома. Его лоб ещё в детские годы пополам рассекла вена. — Без сна оно понятно, что опасно. Но всё-таки… Но всё-таки…
Я громко пригубил чай.
— Да-а-а… — продолжал Коля. — Отказ от сна — это ведь, получается, высшая форма бунта. Тут ты не просто ножкой топаешь и билетик возвращаешь, — тут ты самый замысел отрицаешь, природу, естество. Ладно, там, не есть — тут и помереть недолго. А так — не калеча себя, бросаешь вызов… Да, да… Это гораздо страшнее. Да… Однако.
— Слушайте, — Лёха закурил. — А давайте вместе не спать? Ты как? — Он ко мне обращался.
Я — удивляясь себе — кивнул.
(Мне, признаться, сны никогда особо не нравились. Они у меня кошмары обычно, и я в них ничего не понимаю.)
— Когда же, господа, мы начинаем жить без перерыва? — Коля заложил руки за голову.
— А чего тянуть? — сказал Лёха. — Завтра и начнём. Сбор у меня вечером, а выходные на раскачку тогда. И нормас!
Все свои пятничные дела переделав, я приехал к Лёхе с некоторым количеством наличных, запасом трусов, футболок, полотенцем и несколькими книжками (а щётку забыл!).
Не спали по науке: у каждого к футболке было приколото по нескольку булавок, во всех комнатах был зажжён свет и открыты форточки. Одна идея принадлежала мне: от какого-то дальнобойщика я слышал, что, если выпить литр воды и терпеть, становится немного не до сна.
Руки чесались. У нас появилось неоглядное количество времени, — оставалось только придумать, как именно его убивать.