Дальше — произведение Жени Волковой. Оно повествовало о походе главного героя на кухню. Изображалась его дума над пирожком: о жизни и смерти. Неожиданно он вспоминал детство, как он хитростью добывал поцелуй от матушки на ночь: притворялся больным, зная, что градусника дома нет и его будут целовать в лоб. Отдавшись этому воспоминанию, главный герой видит в нём потаённый смысл: он в самом деле был болен: он верил реальности, в то время как реальность — лишь попытка выманить поцелуй!.. Додумывается он таким образом до того, что пирожок не сто́ит того, чтоб быть съеденным, и уходит на работу не позавтракавши.
Гугль оценил:
— Забавнёхонько!
Постоял так, постоял он, а потом взглянул на меня:
— Ну, а теперь ты.
Делать нечего. Я скромно вытащил из заднего кармана джинсов несколько листков и, сбиваясь, зачитал рассказик про то, как один парень украл из института скамейку и ходил с ней по городу, а люди на неё присаживались и рассказывали ему разные истории. Вот и всё.
— Нет-нет-нет, Тимофей! Так нельзя! У тебя слишком много намёков на то, что там есть смысл.
— Я знаю, да. Есть только намёки, а смысл — не очень.
— Не-е-ет! — Глаза Гугля были страшны. — Ты не то не понимаешь! Смысла быть не должно!
— Как это не должно? Это ведь…
— Это литература, а не пирожки: нечего туда пихать всякое. — Гугль подмигнул. — Ну а с формой у тебя порядок. Ладно, насиделись.
Я ничего не понял: мне казалось, что это пирожки бессмысленны.
— А название-то у объединения есть? Называться можно? — спросил я.
— «Абвы́болда».
— Что?
— «Абвыболда», говорю. В названии тоже не должно быть смысла.
Дверь в квартиру захлопнулась.
Бессмысленность!.. Какое страшное слово…
Той же ночью я дождался, когда моя любимая уснёт, сел за ноутбук… И очень даже написал рассказик. Потом пьесу. Затем стишок. Да! Перестав бегать за смыслами, я набрал удивительную скорость бега пальцев!
На последующих собраниях мы читали ещё. Про человека, решившего всю жизнь целовать всё, что ему понравится, и ни разу не повториться. Про радио, вещающее в будущее. Про грустного грузина-грузчика. Штуку, целиком состоявшую из такого вот диалога:
«— Я низок и смешон.
— Вообще-то, у тебя нормальный рост».
Это было забавно: мы писали неплохо, и писали левой пяткой. Никакого труда — а вот, литературное объединеньице!..
Были вечера и другого толка, когда мы корпели над манифестом. Женя Волкова во время таких собраний обычно молча ходила под тревожную музыку и размахивала руками (сушила лак на ногтях).
Сходилась «Абвыболда» в том, что писатели только и делают, что доказывают читателю, будто то, что писатели видят, — существует, а того, что читатели видят, — не существует. Мы должны были доказать обратное. Когда же интерес к литературе пропадёт и люди предпочтут просто жить, писатели смогут заниматься своими делами.
Я пытался объяснить им, что это дело состоявшееся. Люди уже теперь спасают кошек, а не Рембрандта. Но у «Абвыболды» были невнимательные уши…
Мы использовали чужие тексты, разнообразно варьируя их, в сносках к рассказу размещали другие рассказы, закручивали текст по кругу (отображая работу стиральной машинки), писывали стихотворения из одного слова — например:
Москва!
(Подразумевая, что читатель вспомнит Пушкина.) Чего только не творили, в общем. Главное — смысла поменьше, и — прелесть.
Вершиной нашей деятельности был «Рассказ на одной букве», которым в одно из утр порадовал Гугля Асхат Асхатович. Вот один пассаж из него:
«Ы ы Ыы, ыыыыы ыыыыыыы. Ыы! Ы ыыыыы ыыыыы. Ыыы ыы ыыыыы ыыыыы-ыыыы ыыыыыыы».
Что это означало, забыл уже и сам Асхат Асхатович.
Неспешным образом за полгода в нашей группе во «ВКонтакте» набралось порядка тысячи подписчиков. Иногда нас комментировали, но всё в духе: «Улёт!», «Когда следующий?», «Заставляет задуматься». Мы решились наконец издать полновесный альманах.
Ещё полгода на подготовку издания. Ещё месяц на раскупку оного и появление рецензий. Давненько это началось, да… Мы сидели у Гугля, ели финики, пили вино и читали отзывы на альманах «Абвыболду́ны».
— Нет, ну что они себе позволяют! — бросил Василий Тёмный в ярости.
— Эк они! — Асхат Асхатович мотал головой.
— Какая низость! — Женя Волкова зло губы поджала.
— Беда!.. — Гугль положил руку на лоб.
Непонятно как, но критики умудрились найти в наших произведениях какой-то смысл. Так, переделка Булгаковского диалога рассматривалась как попытка воскресить классика и спросить, как ему современная литература. Эта же тема продолжалась, таким образом, в моём рассказе про филологов, воскрешающих Лермонтова и уточняющих у него, почему там-то не стоит запятой. Этот рассказ был — оказывается! — исследованием культурной деформации великого писателя. Гвоздевидный «Рассказ на одной букве» Асхата Асхатовича — интерпретировали как глубокий анализ пустоты, а также категорий пустого и порожнего.