Лицей 2019. Третий выпуск

Даже название объединения разбирали по косточкам. Мол, «А» — это «Арзамас», «б» — это «бывший», «в» — собственно «в», «ы» — это наша главная буква, на которую мы молимся (означает она либо пустоту, либо полноту, в зависимости от контекста; иногда играет роль соединительного союза), вторая «б» — «будущее», «о» — «ОБЭРИУ». Ну и так далее.

— Ох уж эти читатели! Везде-то смысл откопают! — ворчал Гугль.

Я же — радовался. Даже в ложном пирожке иной раз можно отыскать каплю вишнёвого варенья. Значит, есть ещё смысл! И искатели — тоже…

— Нет. Нужно их поразить, — говорил Гугль. — Напишем вещь! В соавторстве. Бессмысленную до совершенства! — Все его поддержали.

Я норовил бежать из Бессмысленного лагеря, но всё-таки остался. Я был не согласен, но мне до странности не хотелось бросать Гугля…

Трое суток мы провели за бумагами и ручками, изредка и по особому разрешению удаляясь на мытьё и обед. Про сон речи даже не шло!

Наконец из-под нашей пятёрки перьев что-то вышло. Поистине бессмысленное, беспощадное, нескладное, бредовое, садовое. То что надо для возвращения «Абвыболде» репутации творцов истинной литературы.

Что ж. Поредактировали. Смонтировали. Отпечатали. Распространили.

Эффект был совсем другой! Теперь заметки в интернетах грозные, шума на улицах — несносные! Это к квартире Гугля стекался ничего не понявший народ. Народ хотел выбить из нас, что именно хотели мы сказать своей повестью «Бибогаляту́ти». Народ штурмовал наш дом, словно Бастилию. Народ бил стёкла и вышибал двери. «Абвыболда» — пропала!

Но в — кажется — последний момент мы всё-таки сбежали по пожарной лестнице на крышу. Ползли врастопырку — как пауки, — стараясь не скользить по жести крыши и не шуметь. Наконец стали у выхода на чердак: там другой подъезд, там свобода. Я оглядел нашу странную компанию и понял, что мы больше никогда не увидимся.

Простился с ребятами сдержанно. На Гугля посмотрел почти с тоской.

— Вот видишь. Не всё так бессмысленно, — сказал я.

— Да ну брось. — Его бороду мотыляло ветром.

— Прощай?

— Прощай.

Я юркнул в дыру чердака и исчез. Остальные — тоже. Насколько мне известно, даже оркестр «Апрель» свою деятельность свернул.

Ну а я… Я оказался на задворках жизни. Без дела, квартиры, работы и любимой: всё это незаметно поела литература. И рассказов я больше не пишу. Хватит с меня! Напишу-ка я лучше роман. Реалистический, толстый, с психологизмом… Пристроюсь к какой-нибудь богатой диве, поселюсь в её особняке… Да, в точности так всё и устрою. Правда, нужен какой-то стартовый капитал: сильная вещь… И творческий псевдоним нужен, а не то раздерут меня. А может, из страны бежать? Или сдаться властям? Есть над чем подумать… Но времени полно: все ночи и скамейки Москвы — мои.

Подождите… Что же это такое? Неужели близится точка? Неужели снова рассказ? Неужели без малейшей крупицы смысла? Не верю. Не верю!

март 2016

Вопрос оптики

Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно…

(1 Кор. 13:12)

Как-то много в Ленинской библиотеке чудаков, не находите? И теперь сидели: профессор Пустопорожнев и аспирант Ноликов.

Сидели где-то в читальном зале, у мутной лампы с шапкой неясного цвета. Рядом дремал на книжке китаец, а по помещению сновал сквозняк. Ноликов шуршал непонятным фантиком, а Пустопорожнев злобно сопел. Вдруг Ноликов отвернул свои очки от страниц и заговорил:

— Знаете, я на семинаре был вчера… — Он сделал паузу и прожевал свою вкусную, должно быть, конфету. — Коллективную память обсуждали. Там девочка рассказывала, как видела сон: Ад и что-то такое. — Ноликов увидел, что китаец проснулся, и перешёл к натужному шёпоту. — И читает потом книжку кого-то из современных, я, в общем, не разбираюсь, а там сцена сна — точь-в-точь её сон. Тоже Ад, тоже что-то такое. Ребята закивали такие: вот, дескать, коллективная память, общие представления об Аде. А я подумал: какая скука! В эпоху Новалиса эта девочка, поди, решила бы, что она того — сочинённая. А теперь, видите ли, — память. Скучно жить на этом свете, Константин Николаевич!

— Что?.. Что вы такое говорите? — неясно пробухтел сквозь бороду Пустопорожнев. — Игорь Константинович, любезный, вы пришли сюда над кандидатской работать или болтологию изучать?

— Извините. Я так.

Пустопорожнев и Ноликов сгорбились над своими книгами. Справа от руки Ноликова белел блокнот: там кувыркались какие-то беспорядочные записи по «Городу Эн» Добычина: почему-то они выглядели невыразительно. Никакой он не филолог, конечно: только притворяется. Пробавляется и притворяется. Так говорил он в сердце своём. А может, ну всё — и в Грузию? Но ипотека-то сама себя не заплатит… И зуб — ноет-поноет…

Китаец тем временем, кажется, ушёл искать другое место для сна. Теперь на его стуле сидел смутный тип. Он зашептал:

— Вас случаем не интересуют инкунабулы[7]?