Лицей 2020. Четвертый выпуск

— А, да? Что-что? — проскрипела противно и высоко.

— Я говорю, дверь. Кажется, замок пошёл. Вы посмотрите там, попробуйте.

— Да, сыночек, сейчас, подожди.

Посмотрел в телефон: связь отрубило, дышала одна палочка, интернет показывал букву «Е».

«Епрст», не иначе.

Он сел на край дивана, подложив рабочую папку, и зачем-то поправил одеяло, укрыв голые ступни умершего мужика.

— Такие дела, — произнёс вслух Гоша. Крикнул, долго ли, что там и как движется, и женщина повторила вновь:

— Обожди, сыночек.

Кажется, стояла она прямо за дверью и не собиралась ничего делать, искать ключ или какую-нибудь проволоку — что угодно, просунь в щель, а дальше-то сам. В какой-то момент расслышал — дышит, стоит и ждёт чего-то. Приблизился, дыхание застыло.

— Гражданочка, вы долго тут будете?

Стоило отойти, и вновь живой скрежет, ощущение присутствия. Чего там делает. Ждёт, ждёт, не дождётся.

Всё-таки зацепил колышки связи и набрал водителю:

— Дребедень какая-то. Зайди-ка, меня, кажись, замуровали.

Кулаков неразборчиво прохрипел сквозь слабый сигнал. Вот уже постучался, громыхнул металл забора. Не захочешь — услышишь.

Гоша оценил прочность двери. Дощатая ставенка на двух петлях. Была не была. Разбежался, насколько позволяло пространство, выставил плечо, направил ногу, ударил, и прямо в коридор.

— Ах, дорогой мой, милый, — залепетала старуха, — да ты зачем? Да я же сейчас.

Она вдруг завыла и застонала. Гоша поднялся, весь в пылевой стружке, с уверенной дыркой на рукаве бушлата. Хозяйка отошла, измерила безопасную дистанцию.

— Я вас прошу, товарищ полицейский, не наказывайте. Я не смогу молчать, тяжко. Он сам виноват. Житья с ним никакого. Вот что теперь делать, — махнула и разрыдалась. На этот раз плакала глухо, старчески тяжело. — Ненавижу, — булькнула сопливо и слезливо.

Нет сомнений. Гоша спросил, каким именно образом.

— Таблетки размешала и водкой разбавила. А ему нельзя вообще. Вот и улетел. Да и пусть летит. Что мне теперь будет? — спросила.

Оперативник замолчал и отвернулся. Он слышал, как настойчиво стучит в дверь водитель.

— Мы ведь раньше хорошо жили… тогда ещё, давно. Я не помню когда. И дети у нас, и внуки. Ой, божечки. А дети узнают? Вы им расскажете? Меня же посадят, да? Узнают, конечно. Позор-то какой, господи прости. Да зачем я — ну нашло. Я же не хотела, да ладно… хотела, конечно. А уж он, как выпил, я поняла — зря. И так бы скоро умер — больной же, осталось-то два понедельника. А мне что, ну не могу, не могла больше. Ну честное слово.

Гоша неуверенно держал меж пальцев шариковую ручку. Он сходил за папкой в комнату, где лежал несвоевременно ушедший, достал бланки и вроде бы принялся что-то протоколировать — то, после чего обязательно необходимо указать «с моих слов записано верно и мною прочитано», но так настойчиво бился в дом Кулак, что хозяйка не выдержала и открыла.

— Поехали давай, — раскричался водитель, — у нас там бытовуха, тяжкие телесные. Дежурка до тебя дозвониться не может. По громкой передали, опоздаем — нам хана, в любом случае хана. Поехали, поехали.

Сказал, что вернётся позже, а пока… сидите и ничего не трогайте. Женщина кивнула и вновь укуталась в свою тяжёлую кольчужную шаль.

Гоша почти не слушал напарника и только следил, как убегает из-под колёс «газели» худая осенняя дорога. Кидалась щебёнка, ветки старых деревьев царапали по крыше, и так же скрипело где-то внутри, под форменной курткой и свитером с вышитым двуглавым орлом.

Пролистал список пропущенных: «дежурка», «дежурка-2», «дежурная часть», «работа». Жена молчала. Гоша не любил молчание. Он был готов слушать крик и ругань, череду претензий и, может быть, не очень обидных оскорблений. Если же молчит, значит, всё по-настоящему плохо. Нет никаких причин выяснять отношения, всё умерло, родилась невозможно долгая, издевательская тишина.

— Ну и что? Вон дом, иди. Мне машину покидать нельзя, я уже нарушил инструкцию.

Оперативник вздохнул и направился на очередное место происшествия.

Во дворе толпились постовые сержанты. Гоша терпеливо поздоровался, протянув каждому руку. Прежде чем узнал детали произошедшего, разглядел у порога нож, мирно лежащий в свежей лужице красно-бурого цвета, и многозначительно произнёс: «Дела, дела…»

Дверь была открыта, первый этаж сегодня не спал.

— А мы завтра пойдём в школу? — спросил мальчик, когда Гоша прошёл в квартиру.

Молодая совсем девушка ответила, что уроки никто не отменял, и едва кивнула — так она обозначила приветствие. Видимо, столько сотрудников приходило за последний час, что он — руководитель оперативной группы — не вызвал никакого особенного интереса. Только мальчик восторженно пристроился рядом и поинтересовался, настоящий ли пистолет.

— Мама-мама, у дяди пистолет.

— Хорошо, — согласилась девушка, — не мешай. Иди умывайся, спать пора.

Мальчик протянул «ну-у-у». Гоша, в принципе, не возражал против присутствия ребёнка, разве что стоило оградить его от участия в следственных действиях.

— Вы только мамку не забирайте, — попросил мальчик и, взяв зубную щётку, выбежал в пространство коридорного холода.

— Люда, — представилась девушка.