Лицей, который не кончается

И вторая идея. Пока о ней не слышал, но не может быть, чтобы она кому-нибудь не пришла в голову. Составить еще одну антологию. Антологию школьных, гимназических, лицейских сочинений о Пушкине – за минувшие десятилетия. Ведь с Пушкиным роднишься в детстве, т. е. в самом гениальном возрасте или, говоря иначе, в реальной гениальности, в осознаваемой или неосознанной детскости.

Юбилеи, юбилеи… Зеркало, зеркало…

Но вот главное-то зеркало всей России: сочинения – школьно-гимназические, лицеистские – о Пушкине. Когда, как и что «программировалось»? И в ком, как не в детях, которые потом и решали судьбу страны. Следует изучить отношение гениев послепушкинских к Пушкину и надо знать отношение детей послепушкинских к нему.

Не будем юбилеизировать, не будем романтизировать. Были и другие прекрасные, точные речи: Лермонтов, Тютчев (отзвук на стихи Лермонтова), некролог в журнале Надеждина и рецензия на него кумира наших нынешних славянофилов Уварова. (Как это чиновника третьего класса называть «солнцем русской поэзии», какое он солнце!)

Так вот, если сопоставить те прежние речи – те Слова о Пушкине с тем, что говорилось потом на «юбилеях» 1937 года и 1949 года, да вдруг еще сопоставить и с тем, что потоком льется сегодня, в 1999 году, с экранов телевизоров, газетных и журнальных полос… тут-то и становится ясно, каково оно – зеркало пушкинских юбилеев!

Теперь нет ни боли тех первых лет, ни страданий в связи с утратой. Откуда же могут появиться простые слова, которым вдруг все поверят? Слова, которым веришь не по букве, а по духу. Вспомним Рогожина в «Идиоте». «Я не слову – голосу, духу твоему верю…»

А вот у Пушкина слово, дух, голос совпали.

А потому-то ему все и верят, и даже те, кто не верит, делают вид, что верят. Это просто замечательно: боятся показать, что не верят. Боятся! Не добро боится зла – зло боится добра.

В эти юбилейные дни хочется сказать слова благодарности чудесному и странному «ордену» пушкинистов – от Павла Анненкова до Валентина Непомнящего. Вспомнить замечательную работу Андрея Битова, книгу Андрея Синявского «Прогулки с Пушкиным», статьи Константина Шилова.

Пушкин на второй речке. Автопортрет России в конце ХХ века

Не дай мне бог сойти с ума…

А. Пушкин

Черная ночь,

Душный барак,
Жирные вши…

О. Мандельштам (По-видимому, последний стих сошедшего с ума поэта.)

В сущности, заглавием и этими двумя эпиграфами я уже сказал все, что хотел сказать. «Умному – намек, глупому – дубина…» – не поможет.

Но все-таки надо объясниться.

Простая и все просветляющая мысль-чувство: а что было бы, если б Пушкин, Достоевский, Гоголь, Толстой, Чехов дожили до 1917 года? Как бы они ко всему этому отнеслись?

И второй вопрос: а как бы Великий Октябрь отнесся к ним? Мысль эта (возникла она лет 40 назад) была настолько ошеломляюще смелой, что я ее – испугался. И потом, лет 20, я столь же неотвратимо сильно к ней притягивался, как и от нее убегал.

Сейчас (в канун своего уже 70-летия) вижу: она и была спасительной для меня, хотя я долго пытался ее абортировать, а она не поддавалась, она хотела жить, жить и, может быть, не столько для себя, сколько – это я уже потом понял, что она сама по себе бессмертна, – для того, чтобы спасти меня.

Не могу никак избавиться и, наверное, до смерти не избавлюсь от самой страшной мысли: и Пушкин мог оказаться на Второй речке, на месте Мандельштама. И он мог сойти с ума и – погибнуть.

Хочется выть. Но – нельзя. Надо обуздать себя и начать хотя бы понимать, чудовищно успокаиваться. Перешагнуть, перепрыгнуть через всех этих прохановых, зюгановых и пр. И еще понадеяться, понадеяться на Россию!

«Пушкин – это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». Н. В. Гоголь.

«Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собою в гроб великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». Ф. М. Достоевский.

Чудесно, лучезарно, мечтательно – утопично! – гоголевское объяснение в любви к Пушкину и к России. Загадочно и тревожно объяснение Достоевского.

Что такое гений? Это, в сущности, уже осуществленный, олицетворенный, воплощенный идеал нации.

Но остережемся прекраснодушия: когда и какая нация – вся нация – доживала до воплощения своего идеала? Давным-давно думал и опять-таки трусил себе признаться в этом, а недавно услышал от А. И. Солженицына буквально моими словами (мы с ним давно не разговаривали): а может быть, останется от России лишь мечта (от Пушкина до Чехова), мечта о России.