Лицей, который не кончается

У Ариадны Тырковой был свой и, наверное, тоже нелегкий путь «перемены убеждений». Но уже в январе 1918-го она четко и жестко писала: «Я презираю социалистов и вижу бессилие, ошибки, неподвижность своих друзей. Россия должна выдвинуть какие-то совершенно новые силы или погибнуть. Или нет уж ей спасения? Ведь глубоко, глубоко вошел яд безвластия, безгосударственности и самочинности. Чем его вытравить и можно ли? Хочу думать только о Пушкине. Если Россия возродится, он ей нужен. Если нет – пусть книга о нем будет могильным памятником, пусть она говорит о том, какие возможности были в русской культуре, что похоронили “товарищи”». Она надеялась спастись Пушкиным и – спаслась! А еще больше, еще страстнее надеялась, что Пушкин спасет Россию… Пока не спас.

Свое слово о Пушкине Ариадна Тыркова начала говорить еще до слов Блока и Ходасевича (1921 г.). Свой беспощадный расчет с марксизмом, с Лениным, с большевиками произвела одновременно с З. Гиппиус, М. Волошиным, И. Буниным, В. Короленко.

Вот еще странное совпадение. Листая недавно свои ранние дневники, обнаружил то, о чем совершенно забыл. Как в мои перепутанные мозги, как в мою тогда хаотическую голову, откуда могла залететь такая мысль, лет 30 назад: «У России единственный выбор между Лениным и Пушкиным… Пушкин – Ленин, кто возьмет верх над Россией?»

Когда я записал в свой дневник эту шальную мысль, я еще почти не знал Достоевского. То есть не знал, что Достоевский говорил: Россия без Пушкина погибнет. Только Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Толстым, Чеховым Россия спасется. И, как случалось со мной, думаю, и со многими тогда, я сам испугался своей мысли.

Мы ведь тогда боялись своих проклевывающихся честных мыслей и чувств. Запрограммированы были на то, чтобы видеть в них чуть ли не врагов народа, шпионов каких-то. Чудилось, что внутрь тебя пробрался враг под видом честности, совести и ума. Ленинское «партия – ум, честь и совесть эпохи» было дьявольской находкой. Каждый обладатель партийного билета, на котором были вверху написаны эти слова, и должен был олицетворять эти «ум, честь и совесть»! А все остальные гегели и карлейли, не говоря уже о верующих и попах, – так, ничтожные люди перед представителями «высшей расы».

И все-таки спасут Россию Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов.

Пушкин спасал на Руси многих. Может быть, спас и меня.

Совсем короткие заметки

Болдинский остров

Перечитал эйдельмановскую «Болдинскую осень»[16]. Помню очень хорошо, как и где подтолкнул его к этой идее. Было это году в 1971-м или 1972-м. Тогда удалось отстоять его книгу в «Худлите» перед Г. В. Соловьевым. А потом сидели в стекляшке у Красных Ворот….

Не знаю как, но хотя бы малюсенькую главку о Болдине (как и о Лицее) не могу не вставить в свою книгу о Достоевском. Уж очень люблю болдинский сюжет. Пушкин поехал устраивать свои хозяйственные дела, что-то там насчет наследства, не то 200 душ, не то 500… Тоже крепостник нашелся!.. А приехав, отыскал в себе такую свободу, какой еще не бывало, открыл такие клады…

Само название «болдинская осень» уже как-то приелось, стало быть, уже отталкивает… Искать – найти другой «образ»… «Болдинский остров».

Анчар

Пушкинский «Анчар». Подзаголовок – «Древо яда». А ведь все не совсем так: да, сок анчара ядовит, но не смертельно ядовит, но ствол дерева, ветви его вовсе не ядовиты… И птицы спокойно сидят на ветвях, и тигры-самцы подымают заднюю лапу…

И вдруг придумалось, как студенты, рассуждая, может быть, с моим любимым дядюшкой[17] об этом, решили написать послание анчара поэту.

Получилось что-то вроде такого:

«Меня ты не читал… Покусился на биологию… Прочти Линнея. Оклеветал меня, убил. Как оклеветал когда-то Сальери…

P. S.

Перечитал твои стихи

И вдруг я понял:

Натуралист Линней

Не стоит Пушкина-поэта…

И захотелось вдруг – стать ядовитым».

Вот что приключилось с Пушкиным

На самолетах не летал, на поездах не ездил, такси не вызывал; да и на пароходах не плавал… А так:

То в кибитке, то в карете,
То в повозке, то пешком —

да еще верхом… И тридцать четыре тысячи верст преодолел (кто-то из пушкинистов подсчитал). За границу его не пускали, невыездной был. Однако об Англии написал, об Италии, Испании, Франции, Германии, и даже об Арабии рассказал, а ведь нигде там не был…

Вот так всю жизнь и чудил.

Добавление от 5 февраля 2004 г.

Только что прочитал замечательное в своем роде исследование Владимира Чепкунова «Пушкинские версты» в ранее неизвестном мне журнале «Дороги России XXI века» (2003, № 8). Если сложить все версты, что проехал Пушкин за свою недолгую жизнь по пыльным, слякотным и снежным дорогам Кавказа, Крыма, Молдавии, Украины, Псковской губернии, в своих путешествиях в Москву, Петербург, Болдино, Оренбург – получится 39 880 нынешних километров! Почти обогнул земной экватор – 40 000 км.

О словнике Пушкина