Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Ленивые, схематические умы скорей норовят шагнуть к концу как-нибудь без исторического труда, как-нибудь случайно, «авось выйдет!» Таковы анархисты и народники левого пошиба.

Социал-революционер, который перестанет быть индивидуалистическим интеллигентом, будет искать себе научений и оснований в народно-церковной вере, в организации прихода! Но это труднее, конечно, чем перейти в социал-демократию.

Это надо было ожидать из предсказаний Демолена: где так слаба воля и индивидуальная инициатива, как в России, там для социализма наилучшая питательная среда, и именно для этого спокойного, теоретизирующего, немецкого социализма скрытых буржуа-«пролетариев» фабрик и городов…

Человек – мера вещей, правда не каждый индивидуальный человек, а человек как род.

И чувствование, и волнение становятся предметом научного интереса психолога лишь как общие, сверхиндивидуальные явления! В чем действительный интерес «Анны Карениной» или «Преступления и наказания»? Конечно, в общности явлений, законов и зависимостей, которые там излагаются!

Сравни психологическое изучение религии и переживание религии! Различие их и необходимость второго для первого!

Шимкевич приветствовал мое поступление на естественный факультет после Духовной Академии, как своего рода «обращение». Это свидетельствует о неизреченном самомнении того класса людей, к которому он принадлежал. Самодовольство их безгранично и продолжается и тогда, когда они обкаканы событиями.

Первый в моей жизни человек, которого я не понял и который поэтому наполнил меня впервые тревогою непонятного, был гимназист-еврей Синкель. Он был сын часовщика. С неожиданным взрывом ненависти он повторял мне: «Сувогов в Корпус готовится». А я еще не думал тогда готовиться в Корпус: это он пророчествовал каким-то внутренним чутьем… Сиживал он на ступеньках крыльца отцовской часовой лавки в жуткой, ничего не замечающей задумчивости, точно сфинкс: это его еврейская душа переходила в грядущую стихию революции, хотя был всего 1887–1888 ч. Бедный Синкель умер от чахотки в 1889 или 90 году.

Как же это можно веровать в Бога, да еще и церковью, без Христа? Верить в Бога без Христа вообще недоразумение. Кроме того, Горький, видимо, ничего не знает о церковной вере в Бога! Так оторваться от церковного предания, это уже предопределяет многое!

И вот Баринов, слабый мужичонко, несравненно «интеллигентнее» и ближе по душе к интеллигенции и Горькому, чем вот тот на барже, что «одолел себя»! У того правда бесконечно, до смерти выше и больше, чем своя душа, он не «выбирал ее по душе»! А «сочинитель правды» Баринов (фамилия подходящая! Наверное, так или иначе – барский выблядок!) в этом отношении «либерален»: он подбирает себе правду, чтобы была по душе! И ему, как всякому барину и интеллигенту, кажется дикостью и изуверством это устремление «отдать все», «пострадать», «одолеть себя» ради правды Божией, которая выше всего своего и всякого желания.

Нельзя, невозможно понять Зло! Вот так надо перефразировать Сократа! Не в том дело, что зла не было бы, если бы люди понимали, а в том, что понять зла невозможно – оно всегдашнее отрицание смысла и понимания!

Дело в том, что «разумного начала» без «воли» и не может быть. «Интеллигенция» без народа есть не разумное начало, а тонконогое умничанье.

Любовь может быть только полною, безраздельною. Значит – только к одному лицу. «Горлица» Златоуста: только первая и последняя.

Из самого святого у них это превратилось в «физиологическую потребность» (интеллигенты) или в оргии (Петровский и К°), или в разлагающееся трупное тесто (московская картина). Настоящий брак только раз в жизни, и только с девушкой, с уверенностью умереть вместе. Только тогда благоговейное служение будущему, истории и Бытию вне и выше себя. Во всех прочих случаях окончательно и безнадежно именно будущее!

Ревность – ответственный ужас перед тем, что то прекрасное, что видишь в жизни (в женщине) и что ты должен осуществить в ней, утрачивается по твоей слабости. Так ревновал Илия-пророк предивный о Красоте и правде Израиля и мира.

Все интеллигенты более или менее похожи на граммофоны: в своем индивидуализме и интеллектуализме они находят в жизни лишь поводы для болтовни на свои модные темы. Жизни в ее непосредственном прямом значении они не чувствуют, ибо в ней не участвуют. Не участвуют же потому, что они стоят принципиально вне общей народной стихии.

Можно ли рабски любить? Любовь всегда дар от избытка сердца!

Бог есть то живое, действенное лицо, которое нас всех объединяет. Для еврейства Он был объединяющим лицом Израиля. Для ф. М. Достоевского Он – всеобъединяющее лицо народа. Для нас Он – всеобъединяющее лицо человечества, через которое мир творится заново, и не по идеалистической человеческой выдумке, – как склонен думать Горький, – а потому, что человечество – участник и элемент мирового творчества, участник и слуга Бытия!