Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Упаси Бог от теоретиков, от полудуров, от моральных уродов, от всяких привилегированных, аристократов и олигархов! Думают все предвидеть и ничего не видят!

Безумные теоретики из праздных интеллигентов запутали понимание здравых людей, умевших стоять прямо жизни и нести на себе «работу веры и труд любви».

Пролетарский социализм в своей разрушающей энергии и есть праведный суд над европейской культурой с ее биржею, комфортом и бессердечием. Но в созидательной энергии он, к сожалению, есть лишь продолжение все той же культуры и духа ее!

Хороша та критика, при которой критикуемый автор чувствует себя не только в хорошем обществе, но в обществе лучшем, чем то, в котором был он и его мысль до сих пор. Тогда критика достигает своей цели и переубеждает противника!

Но если раздраженная критика старается просто досадить, выругать, унизить, доставить неприятность хотя тем, что критикуемый начнет чувствовать себя в «дурном обществе» – силы такой критики ничтожны! Даже и то хорошее, что она имела сказать, не будет услышано и оценено по достоинству за множеством не идущих к делу впечатлений…

Большевики арестовывали преподавателей своих «коммунальных курсов», если те говорили о возможности веры в бытие Божие. Одного арестовали за то, что он сказал слушателям-красноармейцам: «Глуп тот, кто не верит в Бога».

Для того, кто сам не рассуждает, безотчетные речи ста тысяч дураков будут всегда убедительнее слова одного умного человека.

«Император» – первоначально – полководец. Затем царь стал называться «императором» и тем самым царю усвоились атрибуты полководца. У нас на Руси только с Петра прежнему образу благотворного царя были приписаны эти, несвойственные ему, атрибуты полководца-военачальника; притом были подчеркнуты в новом имени «императора» как атрибуты существенные. Когда к Петру обращались с вопросами веры, он отвечал: «Я только солдат, и эти высокие вопросы меня не касаются». Так потом и повелось, что русский царь стал не «только», но преимущественно солдатом, а дело веры, дело высших теократических задач отошло от его образа… Это не простой предрассудок, что уху старообрядца претит этот новый, чуждый термин «император»! Он не отвечает настоящему, древнему теократическому образу русского благотворного царя. На место идеальных черт царя Константина, Феодосия Великого, Юстиниана они вносят совсем другие идеалы из… кулачного права средневековой Европы. Это не может не оскорблять слуха церковного русского человека.

Несчастное сектантство петроградских деятелей 1917 года, зашибленных теориями, своим «прошлым» и своими «именами», исказило, губило, делало невыносимо глупым ведение дел в народе.

Здесь впервые французы заговорили о франции в третьем лице, выделяя свои классовые интересы из ее общей жизни. Осуществилось древнее предупреждение: в чем осуждаешь другого, в том судишь и самого себя, усмотрев начало классового эгоизма в прочих человеческих группах, пролетариат сам впал в тот же час в откровенный классовый эгоизм и исключительность. ‹…› В 1871 ч. начал откристаллизовываться классовый эгоизм пролетариата. Смена классовых эгоизмов, ложные объединения людей около классово-экономических знамен – вот общее духовное направление революций, как бы ни были возвышены при этом словесные идеалы и общие формулы!

Наши верховоды – разные большевики и максималисты, – не умеющие думать о вещах самостоятельно, видят во всем повторение старых известных событий; и они опасаются «провинции» и «мужиков», с одной стороны, победы после народа и армии – с другой. Забыв все, кроме своего шкурного торжества ‹…› они посылают своих делегатов и в народ, и в армию только за тем, чтобы не дать им опомниться, не дать пойти здравым историческим чутьем момента, требующего победы над врагом. Для них выгоднее кажется армия, направленная внутрь, фанатизированная в их духе, кажущаяся более ясной интеграции этих тупоголовых маленьких людей в их анонимных или темными именами подписанных требованиях из действующей армии о конфискации церковного имущества или об экспроприации капиталов. Это все та же книжная дребедень о необходимости борьбы до конца с главным врагом «народа» – «клерикалами» и «буржуями»… И вот от одной глупости своей и от неудержимого, животного эгоизма в своих порывах могут натворить эти люди непоправимых исторических бед для несчастного, доверившегося и слепотствующего народа, лишившегося своих стариков, своего мудрого уклада, своей святой крепости на земле, которыми не мог не любоваться такой человек, как Лев Толстой. Революции XVIII века оказались при ближайшем рассмотрении делом эгоизма «буржуазии». Революции XIX–XX века будут делом эгоизма «пролетариев» – городского раба.

А народ все будет оставаться ждущим своего избавителя и Отца, распинаемый и поедаемый этими эгоистами всяческих толков и рангов!