Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Глеб Успенский никак не мог понять, что это казалось нашему православному народу таким «хорошим» в монастырях, зачем это люди ходили пешком за тысячи верст, только чтобы побывать в обители, подышать ее воздухом. Что тут такого «хорошего»? А дело очень просто. Хорошее в живом ощущении благолепия жизни! Так же, как смутная и мятущаяся душа поселяет вокруг себя атмосферу и фактическую проповедь смуты, недоумения, страдания и мрака, так ясная и умиленная душа лесного жителя-подвижника поселяла – и еще поселяет и после кончины – живую проповедь, живое ощущение Бога в мире, т. е. настоящее благолепие жизни и бытия! И утружденные души, несущие толчки и удары повседневной жизни, начинающие утрачивать благополучие и красоту в своей личной жизни, естественно поднимаются и тянутся странническими вереницами к тому светлому и тихому «земному раю», где дышится благолепием жизни, радостью с Божием строем в мире!

Тут удивительнее скорее то, что такие тонкие и умные по-своему люди вроде Успенского не могут понять и видеть, что так просто!

«Большинство армии – солдаты – мало озабочены будущим: они всецело живут настоящим», – писал Цезарь Ложье о настроении великой армии Наполеона перед вступлением ее в роковые равнины России (Ц. Ложье. Дневник офицера великой армии. Москва, 1912, с. 2 3). Только немногие люди среди офицерства и генералитета испытывали смутные предчувстия ожидающих их бедствий. Что же? «Здоровое ли легкомыслие» большинства говорило тут, то «здоровое» легкомыслие, которое помогает беззаботно пресмыкаться и отдаваться во власть влекущих сил, – force majaure? Для одержимых здоровым легкомыслием, которое ставится в плюс Возрождению, по сравнению со средневековым трагизмом мироощущения, не существует трагических предчувствий, не заговаривает совесть, молчит пророческое слово, не внятны голоса «Dies irae». ‹…› И это при всем том, что именно руками этих самых людей, охваченных здоровым легкомыслием, вносится трагический ужас в жизнь мира, и ими, как молотом, дробится, разбивается в куски история!

Со здоровым легкомыслием влеклись толпы гуннов на Европу; со здоровым легкомыслием татары наводнили святорусскую землю; со здоровым легкомыслием молодые люди в англоманствующем обличий творят казнь своей родины за исторические прегрешения!

Да, здоровое легкомыслие можно приветствовать разве только с той высшей и страшной точки зрения, что его руками творится трагизм истории и ее возрастание к почести высшего звания.

Логика событий уже влечет роковым образом разрушение; но она еще не видна даже такому участнику этих событий, как Наполеон, мнящему себя творцом всего дела и фактически стоящему во главе рокового движения, этой лавины, нависшей над бездною! ‹…› Как ужасно это, когда ум видит вещи последним, тогда как ноги уже несут его с неизбежною логикою к концу! Да, лишь пророчественная совесть может провидеть и предварять события!

«Солдаты с изумлением и негодованием обратили внимание на изобилие кушаний и утонченных вин на столе императорской прислуги. А сами солдаты переносили в это время величайшие лишения. Эта противоположность была отвратительна и унизительна. Начальствующим следовало бы извлечь отсюда хороший урок.

Когда Каттион проходил через пустыни Африки, он шел пешком впереди легионов с открытой головой, под лучами солнца, питался, как солдаты, черным хлебом. Бонапарт на Альпах и в Европе помнил об этом примере, зная, как действует такое поведение на войско» (Ц. Ложье).

Мало учитывается психологическая, моральная и экономически-творческая разница между великодушным, вдохновляющим демократизмом сверху, от сильных и властных к слабым и малым, и деморализующим, расточающим, своекорыстным демократизмом снизу, за которым нет другой силы, кроме эгоистического искательства. Величайшие эпохи истории были эпохами творческого и созидающего демократизма сверху. Великие опустошения и уничтожения истории приготовлялись и осуществлялись саморазрушающимся демократизмом снизу!

Нельзя думать, что поползновение проникнуть в приходские дела улеглось. Не успокоится нынешнее стремление, пока не прососется до последних уголков жизни. Левиафан должен проникнуть до дна, и в этом наказание им!