Лицом к лицу

Было уже далеко за полночь, когда гости стали расходиться. Галактион проводил их до калитки и, попрощавшись, повернул обратно. На середине двора он остановился. Небо заволокло тучами. Деревня спала глубоким сном. «Как здесь тихо!» — подумал он, вспоминая солдат в окопах, ружейную перестрелку, орудийный грохот… Вспомнил, как грянула весенним громом весть о революции, как пошли митинги и все ждали мира. Навсегда запомнились бескрайние снежные просторы России, маленькие и большие станции, поезда, сплошь забитые и облепленные людьми в серых шинелях, все новые и новые города, села, деревушки…

Еще раз с необычайной яркостью промелькнули в памяти минувшие события, и снова больно сжалось сердце: в Грузии все осталось по-старому, крестьяне еще ничего не получили от революции. «Живите, как жили», — заявляют им меньшевики.

Он оглядел свою почерневшую, с ветхой кровлей, жалкую хижину, затем перевел взгляд на Зедазени, на поместье Отия Мдивани.

Галактион вошел в дом, снял со столба ружье и сейчас же снова вышел во двор. Посмотрел на темные, окутанные туманом горы и направил винтовку в сторону Зедазени. Резкий выстрел прорезал ночную тишину. В это время Ражден Туриашвили и Георгий Абесадзе стояли обнявшись на дороге, целовались и клялись друг другу в вечной дружбе. Услышав выстрел, они выхватили наганы и тоже стали палить в воздух. Их примеру последовали другие соседи — солдаты, возвратившиеся с войны.

Стрельба поднялась и в Зедазени, и в Чипикона, и в Карисмерети. Можно было подумать, что где-то совсем близко начался бой.

Галактион улыбнулся. Ему приятна была эта стрельба. Он сделал еще несколько выстрелов и, расстреляв всю обойму, вернулся домой.

— И что это тебе вздумалось среди ночи стрелять? — стал пробирать его Годжаспир. — Весь дом всполошил, жену, детей перепугал.

— А пусть знает весь мир, что мы живы и жить хотим! — ответил Галактион отцу и прошел за занавеску. — Чего ты испугалась? — улыбаясь, спросил он жену. Потом поцеловал маленькую Талико, прижался разгоряченным лицом к ее пухлой щечке и, щуря от удовольствия глаза, стал прислушиваться к мерному дыханию ребенка.

Наконец-то он дома! Наконец-то он в своей семье!

Помочь отцу, привести в порядок разоренное хозяйство, наладить по-новому жизнь — с такими мечтами возвращался с войны в родную деревню Галактион Гелашвили.

Но войне не видно было конца. В Грузию вторглись турецкие войска. Они двигались на Тифлис и Батум. Часть этих войск, заняв Ахалцых и Абастуман, появилась на Зекарском перевале. Жители маленького городка Карисмерети и его окрестностей переполошились и решили выделить отряд, чтобы перерезать путь туркам, пытавшимся выйти по Ахалцыхской дороге на Багдади и Кутаис. С этой целью был созван митинг, на котором должны были выступить директор карисмеретской школы, меньшевистский комиссар Иокиме Абуладзе, доктор Поликарп Вацадзе и пользующийся среди местного населения большой любовью, популярностью и авторитетом старый народник и общественный деятель Иона Чхеидзе.

Окончив в свое время Кутаисскую гимназию и вернувшись в деревню, Иона в течение нескольких лет помогал отцу вести хозяйство. В деревне он много читал. Стремясь углубить свои знания, уехал в Петербург и поступил в университет, но, не закончив его, вернулся на родину. Отец Ионы, Леван Чхеидзе, был богатым помещиком. Повсюду вокруг Карисмерети тянулись его поля, пастбища, виноградники. Он владел большим табуном лошадей, огромными стадами коров и овец. Пол-Кутаиси снабжалось дровами из его лесов. Пиры и кутежи никогда не прекращались в его доме. Но Леван притеснял крестьян, и на этой почве произошла ссора Ионы с отцом. К тому же, увлекшись идеями народничества, Иона решил уйти в народ, жить с крестьянами, по-крестьянски. Взяв себе небольшой участок земли, он построил домик и начал сам работать и в поле и на винограднике. Помещики объявили его сумасшедшим, крестьяне же души в нем не чаяли. И действительно, он много сделал для них. Школа, больница, читальня, мост через реку, оросительный канал — все это было построено благодаря Ионе, с его помощью.

Таков был старик Иона Чхеидзе, спешивший теперь в Карисмерети, чтобы выступить там на митинге по случаю нашествия турок на Грузию. Он шел по деревне.

— Здравствуйте, Грамитон! Привет, Лука! Добрый день, Юстинэ! — отвечал Иона на почтительные приветствия крестьян.

С каждым он умел поговорить мимоходом по делу даже в эти тревожные для карисмеретских жителей дни; для каждого находил какой-нибудь вопрос, каждому мог сразу же дать тот или иной совет.

— Ну что, отыскался твой бык? — спросил он крестьянина, шедшего рядом. — Я же тебе говорил, что Энделадзе на чужое добро не позарится, а ты чуть было не опозорил человека!

Им повстречался крестьянин, рассказавший, как двое сельчан, Серапион и Никифор, с топорами полезли друг на друга из-за того, что не поделили какое-то дерево в помещичьем лесу.

— Нет, так не годится, — говорил наставительно Иона. — Нужно их помирить. Стыдно! Ведь мы стремимся к тому, чтобы и земля и лес стали общественными. Тогда и делить ничего не нужно будет.