Лицом к лицу

Тишину ночи вдруг нарушил вой собаки, донесшийся откуда-то из глубины оврага. Затем послышался крик. Корнелий вздрогнул и весь обратился в слух. Но крик больше не повторился. «Должно быть, бродит кто-то невдалеке», — подумал он, прислушиваясь к завыванию ветра. Сердце страшно билось. Руки совсем окоченели. «Да, не так-то сладко служить в армии, — с горечью размышлял он. — И чего я записался в добровольцы? Будто без меня в Грузии не хватит людей… А впрочем, что это я? — спохватился он. — Это страх говорит во мне. А турки, может быть, уже заняли Батум и идут дальше, в глубь Грузии…»

Настроение его изменилось, когда он представил себе, как обрадуется Эстатэ Макашвили и удивится Нино, когда он появится дома в военной форме. Он ясно видел лицо Нино, и сердце его преисполнялось блаженства. Но снова завыл ветер в телеграфных проводах, опять залаяла в овраге собака, и все его патриотические и любовные переживания мигом улетучились.

«Почему так долго нет Григория? Неужели не прошло еще двух часов?» — нервничал Корнелий.

Он решил как-нибудь убить время. «В минуте шестьдесят секунд, сосчитаю шестьдесят раз по шестьдесят — вот и пройдет час, а там — смена…»

Начал нервно считать — сбился. Снова стал повторять: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…» Дойдя до шестидесяти, загибал палец. Так отсчитал пятнадцать минут. Дальше опять сбился. Наконец, потеряв терпение, отказался от такого способа.

Напрягая зрение, стал вглядываться в ту сторону, где находилось караульное помещение. Но оттуда никто не шел. Ночи, казалось, не будет конца…

Сжав в руках карабин, Корнелий беспомощно прислонился к стене. Но едва он смежил на миг усталые веки, как где-то совсем близко послышался подозрительный шорох. «Кто бы это? — вздрогнул он и, схватившись за ружье, до предела напряг и слух и зрение. Из оврага донесся шум скатившихся камней и щебня, и вслед за тем вынырнула чья-то фигура. Кто-то ползком приближался к складу. Корнелию казалось, что он видит даже глаза неизвестного, — как два раскаленных уголька, сверкают они в темноте. «Грабитель…» — решил он, в тот же момент лег на землю, крепко прижавшись к ней грудью.

Гулко билось сердце, в ушах шумело, напряженно работала мысль: «Подпустить ближе или стрелять?» но, не раздумывая дальше, он прицелился и плавно спустил курок. Раздался выстрел, затем заглушенный крик, и что-то тяжелое скатилось по склону в овраг.

«Попал или нет?» — гадал Корнелий, выбрасывая стреляную гильзу и досылая патрон в патронник. Вгляделся в темноту, но уже ничего не видел перед собой. «Убил!» — решил он.

На выстрел из караульного помещения прибежали Цагуришвили, Хотивари и Зарандия.

— Мхеидзе! — окликнул его Цагуришвили.

— Здесь!

— Ты стрелял?

— Я…

Подошел и караульный начальник подпоручик Шенгелия в сопровождении старшины Лазришвили.

— Что произошло? — спросил подпоручик.

— Кто-то подбирался к складу… Вот оттуда, из оврага. Я окликнул, он не ответил. Я выстрелил…

По приказанию подпоручика солдаты рассыпались по склону оврага. Старшина держал наготове свой парабеллум. Отойдя немного, Цагуришвили наткнулся на что-то мягкое и крикнул:

— Что это?

Ответа не последовало. Подпоручик посветил карманным фонарем. На земле лежала овчарка. Голова ее была в крови. Пуля попала собаке в лоб.

Лазришвили расхохотался.

— Поди вот воюй с такими! — пренебрежительно махнул рукой Шенгелия.

— Правильно, господин подпоручик, с такими вояками далеко не уедешь, — поддакнул ему Лазришвили.

У МАКАШВИЛИ

Доказано, что можно создать известный стиль разговора путем заимствования выражений у того или иного живого лица и сочетать его с самостоятельными характерными признаками… Вполне возможно, что Диккенс просто хотел прикрыть негодяя новой формации маской легкой философии Ли Хэнта.

Г. Честертон

1

Наконец Корнелия и его друзей впервые отпустили в город. Сбежав с горы к речке Верэ, приятели прошли мимо табачной фабрики, купили в лавочке папиросы и по Ольгинской улице направились к центру города.

Молодым солдатам казалось, что все смотрят на них. И действительно, в своих длинных, мешковатых шинелях, огромных сапогах и высоких серых папахах они выглядели комично, привлекая всеобщее внимание.

Корнелий повел товарищей на Грибоедовскую улицу, к Эстатэ Макашвили.

Вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Волнуясь, Корнелий позвонил.

Дверь открыла Нино.

— Корнелий! — радостно воскликнула девушка.

Молодые люди не успели опомниться, как Нино провела их в гостиную.

— Мама, Корнелий пришел! — крикнула она, удивленно разглядывая пришедших.

Сандро Хотивари, одетый франтовато — синие галифе, красная суконная фуражка с черным бархатным околышем и кавказские сапоги, — подошел к хозяйке, звякнул шпорами и поцеловал ей руку.