Читаем Лицом к лицу полностью

— Здравствуйте, товарищ! — крикнул он. — Никак тоже изволите драпать?

Платон сразу же узнал шофера того самого правительственного гаража, который в восемнадцатом году он пытался занять с помощью солдат артиллерийской бригады.

Ничего не ответив, Платон отошел в сторону.

Шоферы открыто на чем свет стоит ругали правительство. Застопорив свои машины как раз в том месте, где шоссе пересекало полотно железной дороги, они ждали появления советских войск.

4

Во Мцхете творилось что-то невообразимое. Воинские части, которым командование не дало точных указаний, где остановиться, начали самочинно располагаться между станцией и собором.

Пробираясь к станции, Платон увидел бледного, изможденного, несколько дней уже не брившегося капитана Алексидзе. Пришпоривая своего замученного коня, он тщетно пытался вывести из непроходимого затора свою батарею. Затем мелькнула фигура поэта Иорама Минашвили. На нем был бушлат народогвардейца.

Не чувствуя под собою ног, Дата, Платон и Теофил вошли в зал. Полк, в котором числился добровольцем Дата, уже не существовал, и нечего было его отыскивать. На столах, на скамейках и вдоль стен душного, засоренного зала спали прямо на полу уставшие от бессонных ночей и долгих переходов юнкера. Спали мертвым сном, с широко раскрытыми ртами, и каждый как бы старался превзойти своего соседа громким, захлебывающимся храпом.

Среди беженцев, заполнивших зал, Платон и Дата увидели много знакомых. Большинство, за отсутствием свободных стульев, стояло. Те, с кого еще не была сбита спесь и у кого не пропала еще охота продолжать войну, держали себя заносчиво. Некоторые дымили английскими трубками. На лестнице, ведущей на улицу, сидел, опустив голову, профессор Эристави со своей женой. Тут же расположились Эстатэ, Вардо, Нино и Эло. Нино была одета в форму сестры милосердия с красным крестом на груди. Она стояла среди группы юнкеров.

— Наша Нино работала эти дни героически, — с умилением рассказывала Вардо Платону. — Знаете, прямо под градом пуль делала перевязки. Совсем рядом с ней была убита ее подруга, княжна Тамара Абхази.

— Вы подлинная дочь Грузии! Я преклоняюсь перед вашим мужеством, — повернулся к Нино Платон и признательно поцеловал ей руку.

— Нет, Софья Павловна, — продолжала Нино начатый разговор, — отец представит вас Жордания, и вас устроят в правительственном поезде. Не сидеть же вам здесь.

— Не беспокойтесь, милая, — ответил профессор. — Зачем нам их поезд. Да и неизвестно ведь, когда он отойдет. — Потом обратился к Эстатэ и Дата: — Давайте лучше пойдем пешком, задерживаться не стоит, рискованно…

Эстатэ наотрез отказался от предложения профессора и вместе с Дата и Платоном направился на перрон. Здесь стоял правительственный поезд, в котором ехали Жордания и министры с семьями, экзарх Грузии со своей свитой, генералы, промышленники и близкие к правящим кругам всякого рода дельцы.

Ной Жордания стоял у окна вагона, в пальто, в черной каракулевой папахе, и глядел то на охваченных паникой беженцев, то на не способных уже воевать солдат. На перроне толпились министры, некоторые депутаты, сенаторы, сочувственно смотревшие на подавленного событиями президента.

— Бедняга, как он осунулся, — шепнул сенатор Куталадзе стоявшему рядом с ним Эстатэ. — Я боюсь за него. Грузинский народ оказался недостойным этого выдающегося государственного деятеля. Боже, до чего он дожил! Все пропало!

— Сами виноваты, — ответил Эстатэ. — Не смогли пробудить интерес и сочувствие Европы к нам. Ну и кончилось так, как мы и предвидели… Ни к Европе не прицепились, ни за Восток не смогли уцепиться.

— К Западу мы прицепились, только… Ну, да теперь поздно говорить об этом.

Куталадзе оборвал вдруг начатый им же самим разговор. Взяв под руку Дата, он протиснулся с ним к вагону, у окна которого стоял Жордания.

— Ной Николаевич, вот тот самый директор гимназии, который в дни суровых испытаний вместе со своими питомцами пошел на фронт.

Жордания кивнул рассеянно головой:

— Да, мы слышали о вашем патриотическом поступке… Республика достойным образом оценит его. Мы хотим поручить вам руководство министерством просвещения.

Микеладзе только этого и ждал. Казалось, в отношении карьеры все складывалось как нельзя лучше. Конечно, на фронт он уже не возвратится. Сейчас он попытается устроиться в один из вагонов правительственного поезда, чтобы поскорее добраться до станции Рион, а оттуда — в Карисмерети.

Но тут дело его чуть было не сорвалось из-за Корнелия.

В разговор вмешался Ной Рамишвили.

— А известно ли вам, Ной Николаевич, — лукаво ухмыльнулся министр внутренних дел, — что у этого самого директора есть племянничек, пописывающий большевистские рассказики? Не отказывается он и от другой работы в пользу большевиков. На всякий случай мы пока что взяли его…

Спустя некоторое время, по просьбе председателя Главного штаба Народной гвардии Джугели и командующего войсками Квинитадзе, Жордания и Рамишвили отправились к месту расположения отступивших воинских частей — к склонам Мцхетского хребта.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза