Лицом к лицу

Писатель еще не показывает никаких социальных действий крестьянской массы, она вся одержима в рассказе одним настроением — вымолить дождь, спасти посевы. Но здесь нет и намека на идеализацию жизни. Не пиршества и веселье определяют облик крестьян, а труд, любовь к земле, страх перед нуждой и необеспеченностью, темнота и суеверия. А. Кутатели верен традиции великих писателей-демократов — Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, Важа Пшавела — в стремлении дать не абстрагированный образ народа, а конкретно-исторический, точный для данного этапа социальной жизни.

В 1927—1928 годы и позднее А. Кутатели создает рассказы: «Мурза», «Мыши», «В Ортачала», «Случай в офицерском собрании». В них уже проглядывает другое звено будущей эпопеи. Впервые в творчестве А. Кутатели появляются зарисовки идейных споров среди грузинской интеллигенции в 1920 году, образы помещиков, отчаянно борющихся за землю, типы меньшевиков-офицеров. Эти рассказы еще очень камерны по масштабу действия и составу действующих лиц. Но показательно, что в них автор пытается увидеть социальные связи между различного рода событиями и людьми разных сословий.

Вот приехали в Тбилиси братья Отия и Элизбар Мдивани, бывшие помещики, с надеждой отсудить у крестьян хотя бы часть земель и мельницу («В Ортачала»). Пир этих людей, бессильная злоба их на новые порядки — это, в сущности, эпилог исторических событий, уже отшумевших. Эти трутни выброшены из жизни каким-то большим социальным взрывом. Но об этом говорится лишь одной фразой: «Народ крепко держит в своих руках бывшие поместья братьев Мдивани».

В рассказе «Случай в офицерском собрании» (1930) А. Кутатели создал образ честного офицера Нодара Кипиани. Находясь в меньшевистской армии, он не захотел подписать клеветнический донос на товарищей, ложно обвиненных в большевизме. Он видит всю отвратительность методов запугивания, фабрикации «заговоров», которыми укрепляли свой режим меньшевики. Его рыцарская натура, благородство не выносят этой атмосферы, и он кончает жизнь самоубийством. Это был, видимо, закономерный крах нейтралиста, не вступившего в борьбу с антинародным режимом. Но А. Кутатели не показал и людей, которые боролись против меньшевизма. Все внимание писателя отдано трагически одинокому «невольнику чести», раскрытию его человечности, утонченного благородства, романтического рыцарства. Историческая правда не была раскрыта полностью.

Трудно представить, как и когда родился тот всеобъемлющий синтез картин и пестрых подробностей эпохи, что дало толчок рождению романа, на художественном полотне которого совместилось все — и общее, и частное, и потрясения общенародные, и судьбы отдельных людей. На мой взгляд, этому способствовали два фактора в их взаимосвязи. Прежде всего, А. Кутатели, отойдя на какую-то дистанцию от лет революции, яснее увидел в каждой мелочи и факте действие грандиозного исторического процесса, завоевание власти народом и слом всего старого строя жизни. Он ввел в роман революционный народ, совсем непохожий на «народ» в представлении националистов, показал представителей партии, возглавившей освободительную и социальную борьбу народа.

Идейный и художественный рост А. Кутатели духовно связан с коренными социальными сдвигами в грузинской действительности двадцатых и тридцатых годов, с формированием новой личности, с глубоким усвоением марксистского взгляда на историю.

Важной победой художника было и то, что он отыскал героя, который смог аккумулировать все сложные идейные искания обманутого меньшевиками народа и вместить в умозаключениях духовный, нравственный опыт, мудрость эпохи перепутий и утраты иллюзий. Таким героем и стал в романе студент и писатель Корнелий Мхеидзе, образ, как мы увидим, созданный на основе и в продолжение одной из самых живых традиций грузинской литературы. В то же время в нем как бы претворилась и горьковская идея о создании образа молодого человека XX столетия.

3

Эпопея А. Кутатели уже с первых глав становится многофигурным полотном, воссоздающим эпоху во всех ее планах, в сцеплении событий. Основа писательского «всеведения» — не только личные воспоминания, но главным образом многолетнее изучение документов, книг, дневников участников событий. Эти документы, речи исторических деятелей приводятся порой в тексте романа в неизмененном виде. Как телеграмма: «Мтавробадзе скончался, сообщите родственникам и знакомым», которой председатель меньшевистской фракции в Государственной думе Чхеидзе извещал тбилисских меньшевиков о Февральской революции 1917 года, — так же доподлинно в романе многое. Это сообщает роману своеобразную поэзию достоверности, усиливает резкость впечатлений, отчетливость разных этапов существования «грузинской Жиронды».