Любаша. Сольный концерт для женского голоса

– Эта твоя проститутка певичка вытащила у меня из сумки помаду за полторы тысячи, намазала ею свой поганый рот и полезла к моему мужу целоваться. Или ты ее сейчас же прогонишь, или я набью ей рожу, воровке чертовой.

А.Г. снова начал зеленеть. Стиснув зубы, он бросил Люду Г. на произвол судьбы и пошел к остальным гостям. В комнате он увидел следующую картину: Любовь Станиславовна, перебегая от одного мужчины к другому, игриво дергала их за рукава и галстуки и говорила:

– Господа, господа, давайте все вместе ляжем на пол! Господа, вы слышите? Я предлагаю – давайте ляжем на пол, выключим свет и потанцуем.

– Люба, можно тебя на секунду? – схватив Кузнецову за руку, с малой нежностью в голосе сказал А.Г.

Он бесцеремонно утянул ее в коридор и прошипел сквозь зубы:

– Люба, ты совсем не умеешь вести себя на людях, ну совершенно невоспитанная! Ты что, специально мне вредишь? Назло все делаешь?! Я не хочу больше видеть тебя здесь, ты плохой друг и вообще больше мне не нужна. Давай собирайся и уходи.

– Но мне некуда идти, – попыталась возразить Люба, – поезд только утром.

– Это твои проблемы, – отрезал именинник. – Раньше надо было думать. Все, мне некогда, меня люди ждут. Пока!

Кусая губы от обиды и бессильной ярости, Любовь Станиславовна схватила пакет с вещами и выбежала из квартиры.

Гости с недоуменным молчанием проводили ее взглядами и уставились на именинника: мол, что это значит? А.Г. с широкой улыбкой оглядел всех и, чтобы заполнить возникшую неловкую паузу, рассмеялся своим фальшивым женским смехом – впрочем, тут же его прервал.

– Идиотка! – передернув плечами, произнес «юбиляр». – Что она себе позволяет?..

А.Г. снова был королем ситуации.

3. «За кулисами»

Вы стояли в театре в углу, за кулисами,

А за вами, словами звеня,

Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами

Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: «Молодой да удаленький,

Вот кто за нос умеет водить».

И тогда вы сказали: «Послушайте, маленький,

Можно мне вас тихонько любить?»

(песня А. Вертинского)

Милые А.Г. и Любовь Станиславовна, они были такие отходчивые, так быстро забывали мелкие междусобойчики! Казалось бы, принародный скандал, разрыв навеки, ан нет: уже через два дня после «юбилея» Любаша телеграфирует А.Г. и срочно приглашает его на собственный день рождения в Биробиджан – поучаствовать в ее концерте.

А.Г. согласился приехать и пообещал привезти меня: он хотел обкатать на публике нашу халтурку по «Дориану Грею». А меня хлебом не корми – дай попутешествовать, поэтому очень скоро мы уже сидели в поезде на Биробиджан, отгороженные от остальных пассажиров общего вагона двумя «крутыми» гитарами в пластмассовых футлярах-гробиках.

– Люба очень, очень талантливая, – умильно вздыхал А.Г., кушая крутое яичко, – и красивая. У нее душа хорошая, а главное, она прощать умеет – подумаешь, простое недоразумение, с кем не бывает. Она понимает, что я не со зла ее пожурил немного…

В унылом городе Биробиджане Любовь Станиславовна жила где-то на самой окраине, но так как столица Еврейской области славится своими смехотворными размерами, то от вокзала мы добрались до ее дома за десять минут. Успели как раз вовремя, потому что Кузнецова, облаченная в приталенное светлое пальтецо и с косыночкой на голове (ну ни дать ни взять советская труженица), стояла в дверях, собираясь уходить. Она спешила в кафе, где должен был состояться концерт с последующим ужином в честь именинницы.

А.Г. и Любовь Станиславовна встретились нежно, как брат с сестрой; по дороге Люба, держа маэстро под руку, поведала ему со свойственным Овнам темпераментом, что ужин устраивает городская элита, которая ценит ее как певицу, но, зараза такая, заплатить за выступление ни за что не догадается. Все бы им, жирным богатым боровам, искусством на халяву наслаждаться, сетовала Кузнецова, а на мое бедственное материальное положение им начхать. А.Г., сумевший бы вытрясти денежку даже у черта из поганой пасти, сочувственно вздыхал и поддакивал: ах, ему ли не знать эту бездушную элиту?

Под артистическую уборную кафе отвело подозрительную комнату, где стояло несколько бачков с пищевыми отходами. Пахло в помещении довольно скверно.

Выставив нас на минуту за дверь, Люба облачилась в очередное концертное платье – темно-вишневое, с длинными рукавами и целомудренным вырезом. Верх был убран вычурно и безвкусно какими-то пушистыми мячиками, гипюровыми аппликациями и веселенькими набивными цветочками. Тихий ужас! Однако Кузнецова явно чувствовала себя в этой робе истинной царицей.