Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль

– Я не хочу показаться занудой, но я продолжаю беспокоиться об этой девчонке. Она оказывает на тебя плохое влияние, и дело идет к тому, что все это отразится на твоей шее. – Он подвинулся ближе к Харбину. – Отпусти ее. – Он придвинулся еще ближе и понизил голос. – Почему ты не хочешь ее отпустить?

Харбин отвернулся. Он втянул в себя немного затхлого воздуха и с усилием сглотнул, что причинило ему определенную боль.

– Мы – организация. Единственное, чего я не позволю, – это раскола организации.

– Это не будет расколом. Если ты скажешь ей уходить, она уйдет.

– Куда она пойдет? – Голос Харбина снова стал громким. – Чем ты ей предложишь заняться?

– С ней все будет в порядке, – настаивал Бэйлок. – А я могу сказать тебе только одно. Если она уйдет, ей будет гораздо лучше, чем сейчас.

Харбин снова отвернулся. На мгновение он зажмурился, представляя себе, что все это ему приснилось и что он очень далеко отсюда.

Но Бэйлок снова был рядом.

– Знаешь, как это с тобой происходит? Как будто ты находишься где–нибудь в суде и жизнью клянешься позаботиться о ней.

– Черт побери вас всех! – не выдержал Харбин. – Оставь меня в покое.

И он вышел из ванной.

Он зашел в комнату, где Доомер сидел на покрывале, опустив свою большую голову и закрыв ее руками. Через несколько секунд появился и Бэйлок. Они оба стояли и смотрели на Доомера.

Доомер медленно поднял голову. Он посмотрел на них, тяжело вздохнул и принялся трясти головой.

– Я сожалею, я сожалею, Джо.

– Все в порядке. – Бэйлок позволил себе на мгновение коснуться рукой плеча Доомера. А затем он быстро перевел глаза, взглянул на Харбина и добавил: – Я хочу, чтобы все было в порядке.

Харбин изо всей силы прикусил губу. Он почувствовал, как дернулась его голова. Он просто не мог смотреть на них обоих.

Глава 3

В ночном клубе, членская карточка в котором стоила пять долларов в год, бледно–зеленый свет ламп заливал каскад волос Глэдден. Сияние касалось верхушки ее головы и там расплывалось пятном. Глэдден склонилась над высоким стаканом, в котором был ром со льдом, и Харбин смотрел, как она пила его маленькими глотками, и улыбался, когда девушка поднимала голову и смотрела на него.

Они сидели за маленьким столиком подальше от центра и от суеты до абсурда маленькой танцплощадки, с краю которой располагались трое музыкантов–негров, игравших без единой паузы. Заведение находилось на втором этаже ресторана на Кенсингтон–авеню, свет здесь всегда приглушен, а посетители всем довольны. Это было довольно–таки хорошее местечко.

– Они дали нам приличную выпивку, – сказала Глэдден.

– Тебе нравится музыка?

– Слишком быстрая.

– А какую ты предпочитаешь?

– Гая Ломбарде.

– Вообще–то я играю на скрипке, – сказал Харбин.

– Не может быть!

– Нет, играю, – настаивал он. – Пять лет я брал уроки игры на скрипке. У нас по соседству была консерватория. Время от времени они набирали двадцать мальчишек. Мы все стояли в маленькой комнатке, а перед нами находился парень. Он орал на нас во всю силу своих легких – словно мы находились в миле от него, и он хотел, чтобы мы все расслышали. Он был маньяком, этот парень. Интересно, он еще жив?

– Расскажи мне, – попросила Глэдден. – Расскажи мне, как ты жил тогда.

– Я рассказывал тебе тысячу раз.

– Расскажи снова.

Он подхватил со стола низкий стакан и глотнул немного виски. Потом повернулся вполоборота к крашеной девице, сновавшей между столиков с большим подносом на голове.

– Зачем?

– Меня клонит в сон.

Крашеная девица уже была у их столика, и Харбин заказал несколько глотков виски для себя и еще один ром со льдом для Глэдден. Потом откинулся на спинку стула и немного откинул голову, словно изучал бледно–зеленое сияние на макушке Глэдден.

– Всегда, – сказал он, – после того, как мы сделаем свое дело, тебя, как сейчас, клонит в сон. Ограбления, похоже, не очень–то тебя интересуют.

Глэдден ничего не ответила. Она улыбалась чему–то очень далекому.

– Засыпаю, – вдруг прервала свои мечты Глэдден. – Как будто возвращаешься в прошлое. Как будто лежишь на мягкой подушке, которую не видно. Возвращение обратно.

– Куда?

– Туда, где мы жили, когда были молоды.

– Ты и теперь молода, – сказал он.

– Вправду? – Глэдден подняла свой высокий стакан, ее подбородок, увеличиваясь, просвечивал через стекло бокала с ромом. – Мы одной ногой в могиле.

– Ты зануда.

– Я такой родилась.

– Хочешь развлечься?

– Кому нужны такие развлечения? – Она жестом указала на танцоров, толпившихся на крошечной площадке. – Все они сумасшедшие. – Она снова пожала плечами. – Кто я такая, чтобы так говорить? Я тоже сумасшедшая. Такая же, как и ты.

Харбин смотрел, как бледно–зеленая полоса света сдвинулась немного вниз и легла широкой бледно–зеленой лентой на ее лоб. Теперь золотистые волосы Глэдден зигзагообразно отсвечивали желтым и черным, а глаза ее под полосой зеленого света стали ясными и ярко–желтыми. Лицо ее было затемнено, но становилось все светлее по мере того, как опускалась зеленая лента.

Она снова улыбнулась, Харбин ответил ей улыбкой. А затем спросил:

– Хочешь потанцевать?

Она указала на тихую неразбериху танцплощадки:

– Разве это танцы?