Любимая женщина Кэссиди

— Нет, — твердила Полин, — не заткнусь, а скажу, плохо ты поступил.

— Заткнешься, — утверждал Спан, — или я тебе язык вырву.

— Ясно как день, — продолжала Полин, — что теперь будет. Все мы знаем, что будет. Все мы знаем, что Милдред верить нельзя. Нету в ней ничего хорошего, никогда ничего хорошего не было...

— Это меня не волнует, — заметил Шили.

— А должно волновать, — указала Полин.

Послышался скрип стула. Кэссиди открыл глаза и увидел, что Спан поднимается и Полин поднимается. Спан нацелился ребром ладони в лицо Полин, та шарахнулась, тут же стремительно рванулась вперед и, схватив Спана за волосы, с силой дернула. Спан широко открыл рот, не издав ни единого звука.

— Да перестаньте, — устало попросил Шили. — Прекратите, пожалуйста.

Полин прекратила и снова села на стул. Спан уткнулся лицом в ладони, просидел так несколько минут, потом вытащил гребешок из кармана брюк и стал расчесывать волосы, пока они не заблестели, как атлас. Он любовно улыбнулся Полин и предупредил:

— Еще раз такое выкинешь — убью. Схвачу за глотку и не выпущу до самой смерти.

Полин говорила, глядя на Шили:

— Конечно, это ошибка. Не пойму, почему ты не выполнил его просьбу.

Шили плеснул себе виски, опрокинул стакан в рот и сказал:

— У меня были свои соображения. Начинаю подозревать, что мои соображения были не слишком удачными.

— Ну, в любом случае, — заключила Полин, — ты хотел как лучше.

— Только все погубил, да? — Голос Шили был сухим, протяжным, усталым. — Все для него погубил.

— Схожу вниз, — вставил Спан, — принесу еще выпить.

— Уговорим еще бутылочку, — подтвердил Шили.

Спан был уже у дверей, и Полин попросила вдогонку:

— Принеси бутылку особого.

— Не сейчас. — Спан открыл дверь. — Потом, когда сможем почувствовать вкус.

— А я хочу сейчас, — настаивала Полин. — Я очень расстроена, и мне надо сейчас. Господи, да посмотри ты на Кэссиди. Посмотри на беднягу Кэссиди. Смотри, вон он спит. Я знаю, его найдут, сцапают. Посмотри на него, он разбил автобус, погубил двадцать шесть человек...

Спан направился к ней. Она схватила пустую бутылку, занесла над головой.

— Поставь, — приказал Спан.

Полин опустила бутылку, уселась на стол и заплакала.

— Ну-ка, слушай, — ласково сказал Спан своей подружке. — Ты же знаешь, что нечего так говорить. Ты же знаешь, что Кэссиди не виноват.

— Да какая разница? — рыдала Полин. — Дело в том, что его обвиняют. Его ищут. И его найдут. И мне жутко подумать, что они с ним сделают.

Голос Шили превратился в надтреснутый шепот:

— Как ты думаешь, Спан? Что с ним, по-твоему, сделают?

— Трудно сказать. Могут обойтись совсем круто. В конце концов, он удрал, он сейчас на свободе. И еще. Про что пишут в газетах. У него на счету разбитый самолет.

— Какой самолет? — переспросила Полин.

— Ты не знаешь? Он водил самолет, — объяснил Спан чисто повествовательным тоном, словно речь шла о простом факте, а не о личной трагедии.

— Кэссиди? — не поверила Полин.

— Конечно, — кивнул Спан. — Самолет. Большой такой, вроде тех, что каждый день над нами летают. Огромный такой, серебристый. Он был летчиком. А однажды, как пишут в газетах, нагрузился перед полетом, и самолет не взлетел, упал и загорелся. Так что много народу погибло. Кэссиди сунули за решетку. Через какое-то время выпустили, но это у него на счету. Ясно? Так и написано: на счету.

— А еще что? — спросила Полин.

— На счету?

— Нет, про Кэссиди. Что еще пишут про Кэссиди?

— Она спрашивает о хорошем, — растолковал Шили Спану. — О хорошем, о том, что не числится на счету. Про светлую сторону картины, например про семью, в какую он ходил школу, в каком колледже учился.

— В колледже? — спросил Спан. — Ты говоришь, он учился в колледже?

— Нет, об этом он никогда не рассказывал. Только, по-моему, это правда. У него хорошее образование.

— По его разговору не скажешь, — пробормотал Спан.

— Я тебе объясню почему, — сказал Шили. — Он прошел через определенный процесс. Что-то вроде окисления. Когда блестящая полировка облезет, какое-то время видна только необработанная поверхность, потом постепенно образуется ржавчина. Это особая ржавчина. Она проникает под наружный слой и идет вглубь.

— Можешь сделать мне одолжение? — попросила Полин Шили. — Не объяснишь ли, о чем идет речь?

— Мы говорим про Кэссиди, — ответил Спан.

— Я не тебя спрашиваю, ящерица. Тебя я прошу только пойти вниз и принести бутылку.

Кэссиди лежал плашмя на спине на раскладной кровати, испытывая пронзительную жгучую боль, которая сейчас остро ощущалась в черепе. Ему пришлось слегка повернуть голову, чтобы как следует видеть всех за столом. Он увидел, как Спан пошел к двери, открыл ее, вышел. Полин встала из-за стола и направилась к койке. Кэссиди снова закрыл глаза.

— Посмотри на него, — проговорила Полин. — Посмотри на беднягу.

Он чувствовал взгляд Полин, которая смотрела на него сверху вниз с состраданием, с чистейшей, искренней добротой.

— Его сцапают, — простонала она. — Я знаю, сцапают. Боже, его упекут на сто лет.

— Не на сто, — возразил Шили.

— А на сколько? Скажи, Шили. Какой срок за такие дела?

— Спан знает об этом больше меня.