Любить и убивать

– Если будет успех. – Захлопнул крышку багажника, незаметно вытянул «байард», обернулся к Решетову и спокойно предложил: – Ручки на багажник, Алексей, и ножки как можно шире.

– Да вы что, Георгий Петрович?! – взрыдал Леха.

– Тебе на операцию не идти, а мне как-то спокойнее, если ты за спиной без зубов будешь, – объяснил Сырцов, одновременно шмоная Леху. Арсенал Решетова был невелик: кольт в сбруе и два ножа. – Небогато.

– А мне и этого вполне достаточно, – заявил обиженный Леха.

– Не обижайся, Алексей. И садись пассажиром. Я поведу. Не поросячьим способом, а как положено – с ключом зажигания.

Выпили уже по неизвестной какой, и Спиридонов, потянувшись через узкий кухонный столик, прижал голову Алексея Яковлевича Гольдина к своей обширной груди, поцеловал в гладкое темечко и сказал трепетно, как воспитательница детсада:

– А вот сейчас ты мне все и расскажешь. Да, Бэзик мой ненаглядный?

Выпивали уже часа два. Спиридонов закатился к Гольдину в двенадцать часов ночи, как бы обеспокоенный и виноватый за свой бестактно прерванный подполковником милиции Маховым ностальгический вечер древней дружбы и воспоминаний. К полуночи ведущее здоровый образ жизни еврейское семейство поголовно дрыхло по своим комнатам за исключением главы, который встретил Алика с весьма сдержанным восторгом. Устроились на кухне и под две бутылки «Смирновской», принесенные Спиридоновым, действительно на полтора часа удалились в Малокоптевский переулок, где, как оказалось, прошли лучшие годы их жизни. Но делу – время, потехе – час. Спиридонов позволил затянуться потехе до полутора часов и наконец приступил к делу. Уже минут десять плясали вокруг дачи Ицыковичей. Выяснили, что, уезжая за бугор в страшной спешке, Ицыковичи дачу продать не успели и только поэтому подарили ее дальней и единственной своей родственнице – Суламифи Исидоровне Драбкиной, родной сестре Розы, которая является матерью Алексея Яковлевича Гольдина. Суламифь Исидоровна пожила, пожила и умерла, а владельцем дачи автоматически стала Роза и, следовательно, Алексей Яковлевич. Выяснив все это, Спиридонов приступил к главному: он попросил разрешения Бэза для себя и своих друзей слегка покопаться на этом дачном участке. Эта просьба повергла Гольдина в такой же ужас, как и появление милиционера в квартире Спиридонова. Тогда Алик задал традиционный вопрос насчет уважения и доверия. Бэз подтвердил, что он безмерно уважает и до упора доверяет. На законное недоумение Спиридонова, почему же он что-то от него таит, Бэз ответил, что уже много лет носит в себе такую страшную тайну, которой ни с кем не может поделиться. Вот тогда-то и последовал нежный поцелуй в гладкое темечко.

– Хочу, но боюсь рассказывать, – честно признался Гольдин.

– Это мне-то боишься? – обиделся Спиридонов.

– Не тебе, Алик. Вообще боюсь, хотя виноват только в том, что молчу.

– Членораздельнее излагать можешь? – попросил Алик.

– Могу– заверил Бэз, но не удержался и добавил: – Но боюсь.

– А ты бойся и излагай, – посоветовал Спиридонов.

– Считаешь? – подозрительно спросил Гольдин.

– Считаю!

– Тогда слушай. Тетя Суля умерла в восемьдесят седьмом. А у меня деньги тогда были…

– В карты выиграл? – строго спросил Спиридонов.

– За одно изобретение получил от частной фирмы. Так будешь слушать или нет?!

– Буду, буду! – испугался Алик. – И отвлекать не буду. И ты не отвлекайся.

– Так вот. Решил я дачей всерьез заняться. Руки-то у меня золотые…

– Да ну? – не удержался, безмерно удивился Алик.

– Опять? – грозно спросил Бэз.

– Молчу. Нем как. могила.

– Вот. Могила, – расстроился вдруг Бэз. – Именно могила.

– Мама, – не отвлекайтесь, – фразой из анекдота поторопил Алик.

– В том-то и дело, что не отвлекаюсь, Алик. Тогда я для начала дом в порядок привел, а потом за участок взялся. Новые фруктовые саженцы посадил, старые деревья в надлежащий вид привел, грядки разбил по всей науке. И все одно за другим. Раз плантация такая получилась, значит, и естественные удобрения необходимы в большом количестве. То да се, решил я копать компостную яму. Местечко на участке было подходящее: в кустах полянка такая, скрытая от глаз. Ну, и начал я там копать. Чин чином дерн снял и приступил. Слава Богу, один. Прошел, ну, приблизительно, метр, в яме По пояс стоял. Отдохнул и двинул дальше. – Гольдин замолчал.

– А дальше? – эхом откликнулся Спиридонов.

– А дальше, – с мучительной решимостью сказал Бэз, – трупы. То есть не трупы уже, а почти скелеты, но с волосами, в рванине какой-то.

– Сколько их там было?

– Я два черепа увидел, выскочил из ямы, проблевался, подумал и сразу же стал приводить полянку в прежний вид.

– Почему в милицию не заявил, Леша?

– По той простой причине, что я тогда сумел подумать, Алик. Ну, заявляю я. Кто может знать про эти трупы? Я, который заявил, тетя Суля, которая умерла? Вряд ли. Скорее всего, только Ицыковичи. И вот я, по сути облагодетельствованный ими, устраиваю им красивую жизнь с вызовом на не очень любимую, раз покинутую родину, а может быть, и отсидку с полной конфискацией имущества.

– И дачи, – добавил Спиридонов.