Любить и убивать

Он покорно, шлепая босыми ногами, без охоты поплелся к выключателю.

– Включи все, что можно! – потребовала она.

Сырцов зажег торшер, бра, настольную лампу. Он устроил иллюминацию, а она подготовила фейерверк. Опять это бесстыдное и непредсказуемое умение возбудить партнера и опять эта полная самоизоляция в процессе. Вернувшись к нему после второго раза, Светлана под четырьмя светильниками принялась наконец изучать его. Она рассматривала и осязала его одновременно: взгляд и указательный палец легким касанием скользили по его бровям, носу, рту, подбородку, шее, плечам… Она слегка прилегла ему на грудь, и он кожей ощущал ее твердые от прохлады и вожделения темно-коричневые соски…

После третьего раза она закурила, и Сырцов понял, что пришло освобождение. Секс окончен. Она курила, глядя в светло-желтый потолок. Он вздохнул и пошевелился, намереваясь встать.

– Я ужасная, да? – спросила она.

– Ты великолепная, – заставил себя сказать он.

– Я ужасная, ужасная! – страстно желая противоречить, быстро заговорила Светлана. – Я все время стараюсь думать о дочери, а вспоминаю тебя. Твои глаза, твои губы, твои руки. Ты – моя последняя надежда, Георгий. Ты – единственный, кто может спасти меня и мою дочь.

– Не говори глупостей, – попросил он.

– Ты нашел Ксению, да? Ты ее нашел?

– Я могу ее найти, – полусоврал Сырцов.

– Так найди ее! Что тебя удерживает?

– Не что, а кто. Ты, – признался он.

– Неужели ты думаешь, что я могу сделать плохо своей дочери?

– Ничего я не думаю. Я знаю одно: в вашем доме Ксении находиться небезопасно. Да она и сама вряд ли захочет вернуться, она, как я думаю, ушла от вас навсегда. – Напрямую высказавшись, он потянулся за штанами.

Она не дала ему этого сделать, она двумя руками схватила его руку так, будто от того, наденет он портки или нет, зависела ее жизнь.

– Значит, и ты против меня? – Она защищалась и нападала. – Все, все против меня! Георгий, я умоляю тебя: не предавай! Я и Ксения в твоих руках. Я знаю, знаю: ты видел ее и она уговорила тебя не говорить мне, где она. Я прошу только о том, чтобы никто, кроме тебя и меня, не знал ее местонахождения.

– Слово-то какое – местонахождение, – никак не отвечая на ее полувопросы-полуутверждения, выразил мимолетное недоумение он и попытался освободиться от ее рук. К удивлению, она отпустила его. Отпустила, чтобы комфортно заплакать. Он быстренько влез в штанцы и встал. – Кстати, Светлана, при теперешних наших отношениях мне от тебя получать деньги – чистый альфонсизм. Извини.

Он открыл нужную дверцу серванта, извлек упитанный пакет и, взяв с журнального столика ее сумку, кинул внутрь злосчастные две тысячи баксов. Светлана заплакала в голос. Он присел рядом, погладил ее по мягким волосам. Она мгновенно повернулась, прижалась мокрой щекой к его ладони, поцеловала… Пошел четвертый, к его полному изумлению.

Это уже было изнеможение. Они лежали на спинах в отдалении друг от друга. В соседях справа глубоким звоном ударили старинные напольные часы. Сырцов насчитал одиннадцать ударов.

– Одиннадцать, – сказала Светлана и, потянувшись, как проснувшаяся кошка, поняла: – Мне пора.

Он не возражал, он бы радовался, если бы так не устал. Не имея сил повернуть голову, он повел глазами, чтобы видеть, как она одевалась. А она и не одевалась вовсе, собрала вещички и отправилась в ванную. Вернулась довольно скоро – прибранная, строгая, энергичная.

– Ты не вставай, лежи, отдыхай. А завтра сделаешь так, чтобы я увидела Ксению. Не смей мне отвечать! – Она поцеловала его в щеку и убежала.

А он лежал и лежал. Минут десять, наверное, бессмысленно лежал, рассеянно рассматривая празднично освещенную свою комнату. Ничего себе праздничек устроил! Или ему устроили? Или с ним устроили себе праздник? Вдруг почувствовал, что надо встать. Да как же иначе: молодой еще был, здоровый. Почему его испугали настежь распахнутые окно и балконная дверь, свободные от сдвинутых штор? Почему в голове прояснилось, когда он встал: я – экспонат в витрине, я – мишень! И его ангел приказал: «Падай!» И он упал, как падал в Афганистане по команде офицера. Или без команды, когда грозила смертельная опасность. Он рухнул на ковер, и маленькая птичка с коротким пением пролетела над его головой. Маленькая-маленькая, не больше колибри.

Он лежал, прижавшись щекою к жесткому ворсу, от которого еле ощутимо веяло летней сухой пылью. Давно не пылесосил он ковер. Надо бы этим заняться. Есть еще возможность этим заняться. А если бы не упал, не было бы такой возможности.

Он лежал и просчитывал ситуацию: пугаться не было времени. Скорее всего – снайпер, больше некому. Он, Сырцов, сейчас за тахтой – вне поля его зрения через оптический прицел. Он упал почти одновременно с выстрелом. Вопрос: определил ли стрелок малый несинхрон в падении и выстреле? Если не определил, то мгновенно собрал удочки и смотался. А если определил, то затаился и проверочно ожидает: не оживет ли кто в столь удобно освещенной однокомнатной квартире.