Любить и убивать

– Твой лучший и единственный друг, крупный коммерсант и владелец фирмы «Алво» Александр Воробьев, сдал нас всех, включая и тебя, той тайной гебистской команде, которая бы обязательно кончила нас, если бы не Дед. Сдал за возможность переправить за бугор миллион с небольшим баксов. Если на всех раскинуть, то получается что-то около восьмидесяти тысяч на рыло. Твой лучший и единственный друг продал тебя за восемьдесят светло-зеленых косых.

– Пивка хочешь? – спросил Коляша, вытащил из ящика сугубо канцелярского стола упаковку «Туборга» и варварски распотрошил ее.

– Ты же знаешь, я – не пивист. А ты пей, пей, может, поможет.

– Чему? – на всякий случай поинтересовался Англичанин, сорвал закрышку и жадно, как истомленный солнцем бедуин в пустыне, припал вытянутыми губами к отшипевшей дырке. В отчетливом ритме ходил кадык. Сырцов терпеливо наблюдал за этой операцией. Когда Коляша прикончил первую банку и удовлетворенно вздохнул, Сырцов сказал:

– Воробьев – в стороне. А ты – кругом нарасхват. Допустим (я говорю только: допустим), ты не убивал и не пытал Мишаню. Тогда помимо тебя, помимо меня, есть некто третий, который стремится получить сведения, интересующие нас. Судя по всему, ты знаешь больше меня, так как вплотную контактировал и с Машей и с Мишаней, и, принимая во внимание неплохую информированность этого гипотетического третьего, ты становишься его очередным клиентом. Тебе имеет смысл подумать о своем положении: тебя тереблю я, тебя вот-вот начнет рвать милиция, ты под самым серьезным приглядом неких неизвестных (что само по себе очень плохо) и беспощадных (что совсем нехорошо) лиц. Я набросал тебе картинку, я пока ничего не требую, я не давлю. Об одном прошу: серьезно подумай.

Коляша отколупнул рычажок на второй банке и без видимого удовольствия опорожнил и ее. Сбросил пустую тару в корзину для бумаг и спросил:

– То, что ты сказал о Сашке Воробьеве, – правда?

– По возможности стараюсь не врать.

– Откуда узнал?

– От Деда. ^

– Похоже. – Коляша принялся за третью банку. Открыл, отставил в сторону. – В последние дни той операции Сашка аж зубами трещал при упоминании о Смирнове, а сам беспрекословно выполнял все его требования, влетавшие нам в большую копейку. Боялся Сашка. Чего он боялся?

– Не понимаешь, да? А вроде битый. Он боялся, что Смирнов через тебя его на большое правило сдаст.

– Похоже, – повторил Коляша и залпом ликвидировал третью банку.

– Обоссышься, – предупредил Сырцов. Многие предупреждали об этом Англичанина, наблюдая, как он поглощал несметное количество банок, но он уже и не слушал этих предупреждений, твердо зная, что не обоссытся.

– Ах, Сашка, Сашка! – Коляша открывал четвертую. – Ведь из закона по всем правилам выходил, – и вдруг встрепенулся: – Это случилось тогда, когда вы душегуба словили, да? И после этого Василий Федорович сразу же за бугор, да?

– Тогда мы все перед этими гебистами голенькими стали.

– А насчет правила Смирнов хорошо придумал, – решил Коляша, выпил четвертую и понял: – Хватит. А то и правда обоссусь.

– Какое нынче у вас правило! Никого не соберешь, Коляша. Давай о другом.

– О чем же другом?

– Каким образом вы собираетесь валить Логунова? Ваш козырь в рукаве.

– Валить мы его не собирались. Приручить – такова была наша цель.

– Была, – уцепился за глагол Сырцов. – А теперь – нет?

– Теперь – не знаю. Теперь я ничего не знаю, Жора.

– В последний раз и очень серьезно спрашиваю: это ты убил Грушина?

– Век свободы не видать, не я.

– Твои быки были после смерти Маши на ее квартире?

– А зачем?

– Ты же искал магнитофонную кассету. Так были?

– Про кассету я узнал от Мишани на следующий день. Не были, Жора.

– Мелочи жизни стали ясны. Теперь о главном, Коля. Каким образом Ксения Логунова может вам помочь приручить собственного отца?

Сидеть надоело, и Коляша встал. В который раз Сырцов залюбовался этим складным мужиком, сотворенным природой для действия, для драки, для любви. И для дурости. И для преступления.

– Все настоящие концы были у Маши, – от окна сказал Англичанин. – Она ими торговала.

– Предлагала их только вам?

– Не знаю.

– Но что говорила хотя бы.

– Говорила, что только нам. Но была шустра. Не знаю.

– Слишком, как оказалось, шустра. Всем она показала кончик, иначе бы вы так не взвились. Теперь ты покажешь мне этот кончик, Коляша.

Англичанин нервишки уже привел в порядок. Вернулся к столу, уселся и обаятельно – умел – улыбнулся:

– Не вижу себе выгоды оттого, что покажу этот кончик.

– Выгода одна: я не буду подставлять тебя милиции и тем, кто пришил Мишаню.

– Ты догадываешься, кто они?

– Пока нет.

– Как же ты собираешься не подставлять им меня?

– Вызвать огонь на себя.

– Смысл, Жора?

– Я не могу допустить, чтобы девочку убили. – Бессознательно Сырцов назвал Ксению девочкой. Так, как ее звала мать.

– Сначала убьют тебя, а потом девочку. И сразу после этого возьмутся за меня.

– Хреновая цепочка. Во-первых, меня не убьют…

– Это почему же? – весело перебил Англичанин.

– Потому что я этого очень не хочу. А во-вторых, ты, сообщив мне все, что знаешь, отскакиваешь в сторону.

– Что я скажу Сашке?