Любить и убивать

В преддверии плача она исказилась лицом. Он взял ее за локти, успокаивая. Она зарыдала, ткнулась лбом и носом в его широкую бойцовскую грудь и обняла за шею. Его освободившиеся от ее локтей руки упали на стройную талию. Она уже не рыдала. Просто плакала.

Слезы были настоящие. Так и стояли недолго. Потом она оторвалась от него и пошла к лифту.

– Будьте осторожнее за рулем! – посоветовал он напоследок.

Стараясь не высовываться особо, он с балкона-лоджии наблюдал, как она садилась в «мерседес». Хорошо садилась, делово. И мотор хороший у «мерседеса»: с юного этажа не слышно было, как он завелся, – мягко рванула с места машина и по дуге выехала на проезжую часть. Сразу же за ней пристроилась малозаметная «семерка», стоявшая чуть выше по переулку. Так и двинули к Садовому.

– Такие пироги! – вслух выразил легкую озадаченность Сырцов.

Глава 3

Роман Суренович Казарян, он же крупный армянин, он же известный кинорежиссер, он же в младые годы работник МУРа, он же один из двух закадычнейших друзей Деда, встретил Сырцова не то что пылко, но весьма приветливо, произнеся в дверях банальнейшее:

– Сколько лет, сколько зим!

– Одну зиму, Роман Суренович. Со дня рождения Деда, – уточнил Сырцов.

– Санятка, значит, Дед, – догадался Казарян. – А кто же тогда я?

– Вы – дядька.

– В смысле «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…»?

– Именно. Учитель, наставник, старший товарищ.

– Ласков и обходителен сегодня, Жора. К чему бы это?

– Вы знаете.

В глубине широкого и длинного коридора показалась русопятая до невозможности мадам Казарян. Она шла к ним, приложив палец к губам.

– Чего тебе? – рявкнул Казарян.

– Армен занимается. Завтра он последний госэкзамен сдает, – прошипела она.

– Здравствуйте, Зоя Николаевна, – успел прорваться с приветствием Сырцов, а она не успела с ответом: кинорежиссер нарочито громко (чтобы слышал отпрыск) опроверг ее:

– Он не занимается, он идиотическую «Металлику» слушает!

– У него такая привычка, он под музыку занимается.

– Знаю я его привычки и занятия! – еще громче и с угрозой проорал Казарян. И – нормально: – Пошли ко мне, Жора, там поговорим.

Уселись в старинные кожаные кресла. В который раз Сырцов с благоговением обвел взглядом стены громадной комнаты-кабинета, являвшие собой сплошные книжные стеллажи. Сотни книг, тысячи книг, изредка уступавшие место картинам. Замечательным картинам. Отец Романа Суреновича был знаменитым на Москве ученым-эллинистом, и сын бережно хранил память об отце: кабинет содержался образцово.

– Выпить хочешь? – для порядка предложил Казарян.

– Нет.

– Это еще почему? – понарошку гневно изумился Роман Суренович.

– Во-первых – утро, во-вторых – в завязке.

– По утрам!.. – заблажил Казарян, восклицанием выделяя каждое слово: – Водку! Стаканами! Пить!.. – и нежно добавил: – …Очень хорошо. Слушаю тебя, Жора.

Знал эти киношные штучки с перепадами Сырцов, но все-таки каждый раз они сбивали с толку. Поэтому начал невнятно:

– Приходила ко мне эта ваша Светлана Дмитриевна…

– Об этом я уже слышал от тебя по телефону, – перебил Казарян. – И, кстати, почему – моя?

– Ну, от вас.

– То-то. А теперь говори.

– Вы давно ее знаете?

– Знал, – поправил Казарян и задумался. – С шестьдесят седьмого, надо полагать. Скоро двадцать семь лет будет, как с ней познакомился.

– Значит, она – старая! – изумился Сырцов.

– Ей тогда восемнадцать было. Значит, сейчас сорок пять. Какая она старая?

Не убеждать же шестидесятитрехлетнего Казаряна, что сорокапятилетняя баба – уже старая? Сырцов вздохнул:

– Но дело не в этом. Что такое она?

– Жена. Профессиональная жена. Этот банкир, по-моему, у нее пятый.

– Ну, это по специальности. А человек она какой?

– Несчастная идиотка, – безапелляционно заявил Казарян.

– Я бы не сказал, что она дура.

– А я сказал? Я сказал, что она несчастная идиотка, а несчастным идиотом в отдельные отрезки жизни может быть каждый, даже Карл Маркс. И, наверное, был им.

– Общевато. А поконкретнее?

– Она из тех, кому не везет. Во всем. В папе, в маме, в мужьях, в детях… Внешне – все-то у нее было и есть: деньги, комфорт, сытая праздность, а внутри – все наперекосяк.

Так, – сказал, чтобы потянуть время, Сырцов. – Так.

– О чем умалчиваешь, Жорик?

– Я не умалчиваю, я думаю, как бы поточнее это изложить.

– Суть! Суть, Жорик!

– Что – суть? – не понял Сырцов.

– Суть излагай!

– С начала один вопрос. Когда она вам звонила в первый раз?

– Она не звонила, она приходила. – Казарян закатил глаза – прикидывал. – Позавчера вечером.

– Вариант «Так не прошло, попытаемся с другой стороны» отпадает, – резюмировал Сырцов. – Что же тогда?

– Внутренние монологи произноси про себя, Жора. Я жду истории.

– Собственно, нет никакой истории. Просто вчера днем узнав, что я ухожу в двухмесячный отпуск, Коляша Англичанин предложил мне работенку: отыскать некую девицу, пустившуюся в бега. Я отказался. А к вечеру явилась ваша протеже и попросила о том же.

– Нынче много девиц в бегах, – философски заметил Казарян. – Которые – под ширевом, которые – в секту, которые – просто от бешенства матки.