Любить и убивать

– Не хочу.

– Почему?

– Потому что они два года уже как кошка с собакой. И потому, что он махнул на нее рукой.

– Так плоха?

– С его точки зрения.

– Завтра утром он будет дома?

– Его и сегодня не будет. Вчера он на три дня улетел в Женеву по делам.

– Ксения внешне – хороша?

– По-моему, да. Но я мать. Судите сами. – Она раскрыла сумочку и, не глядя, нашла (заранее приготовленную) фотографию девять на двенадцать. Протянула ему. Вопрошающий взгляд, невеселая полуулыбка. Нос и рот материнские, а брови, видимо, отцовские: резко вскинутые, с надменным переломом.

– Худенькая? – поинтересовался он, продолжая рассматривать снимок.

– Былинка, – тоскливо подтвердила она.

– Завтра с утра я у вас. Постараюсь появиться со стороны: мне тоже не хочется, чтобы непрошеный третий знал о нашей встрече. Так что не удивляйтесь, если обнаружите меня, незваного, в вашей квартире. О связях Ксении, ее подружках, дружках, приятелях и приятельницах поговорим завтра же: может быть, где-нибудь – у нее, у вас – обнаружатся перспективные фотографии. Ведь кроме этого портрета при вас никаких снимков нет?

– Фотография мужа, – призналась она.

– Покажите, – неожиданно предложил Сырцов.

Она покорно порылась в сумочке и извлекла цветную фотку. Сырцов думал, что банкир Логунов значительно старше. Именно на него презрительно смотрел сорокалетний красавец в смокинге и с бокалом в руке. На презентации, значит. Что ж, они со Светланой Дмитриевной идеальная пара. Сырцов вернул фотографию и сказал:

– Теперь об оплате. Мой рабочий день стоит сто пятьдесят долларов. Непредвиденные расходы в эту сумму не входят.

– Я принесла с собой тысячу долларов. Этого пока хватит? – робко спросила она.

– Вполне. К завтрашнему дню я приготовлю расписку.

Она вручила ему конверт, проследила за тем, как он прячет деньги во внутренний карман, и облегченно рассмеялась.

– А теперь давайте немного выпьем и поедим, Георгий Петрович!

– Товар закуплен, можно и расслабиться, да?

– Зачем вы так? – низким голосом спросила она, ибо хорошее настроение покинуло ее.

Действительно, зачем он так? Затем, что она богата, хороша собой и у нее красивый, уверенный в себе муж, хозяин жизни? Затем, что они – идеальная пара? Затем, что его, Сырцова, наняли, как носильщика на вокзале? Затем, что он взял тысячу долларов?

– Затем, что я – полный идиот, Светлана Дмитриевна. Простите меня.

Она мелко покивала – прощала – и тихо заплакала. Поплакала недолго, вздохнула прерывисто, промокнула платочком Глаза и попыталась улыбнуться.

– Светлана Дмитриевна, вот вы плачете, – нарочито бойко начал он, – а ресницы у вас не текут. Ведь должны же течь, тушью крашенные! А не текут. Почему?

Слава Богу: улыбнулась по-настоящему. Ответила:

– Есть тушь, которая не течет от слез. Надеюсь, вы нс обидитесь, если я скажу, что она очень дорогая?

Все-таки дамочка – молодец. И об этом ей надо сказать:

– А вы молодец, дамочка.

– Иногда, – частично согласилась она, быстро разлила из графина по рюмкам и предложила: – За то, чтобы все хорошо кончилось.

– Нельзя пить за несделанное, – строго возразил он.

– За что же тогда нам с вами пить?

– За удачу. Она не зависит от работы. Она приходит или не приходит.

– За удачу! – возгласила она, и они чокнулись.

Только они приступили к кофе, как раздалось разухабистое и громкое:

– Светка!

Светлана Дмитриевна посмотрела перед собой (сидели напротив входа), на мгновение ожесточилась лицом и, отчетливо выговаривая слова, прошептала:

– …твою мать!

Сырцов обернулся. В дверях, эффектно задранной рукой касаясь косяка, вольно стояла гражданка в широких, почти цыганских одеждах. Светлана Дмитриевна обнажила зубы в лучезарной улыбке, призывая:

– Иди к нам, Машка!

Сырцов опять посмотрел через плечо: интересно же было. Почти в «цыганочке» шла к их столу жизнерадостная Машка. Подплыла, уперлась указательным пальцем в стол, не скрываясь, оглядела Сырцова и сообщила: Ну, где может быть Светка? Конечно же у китайцев, дерьмо вонючее жует, нравится ей, понимаете ли, это! И я, естественно, уже здесь!

– А зачем? – вдруг спросил Сырцов.

– Что – зачем? – не поняла удивленная Машка.

– Здесь-то вы зачем? Судя по всему, вам не нравится вонючее дерьмо, которое именно здесь подают.

– Какой суровый мужичок! – не сбившись со своего ритма, восхищенно удивилась еще раз Машка и, плюхнувшись на стул, требовательно спросила: – Кто таков?

Настало время удивляться Сырцову:

– Как – кто? Мужичок!

– А ФИО?

– В анкетах.

– Перестань, Маша, – попросила-приказала Светлана Дмитриевна.

– А за ним последнее слово, да?

– Я охотно выслушаю ваше, – великодушно разрешил Сырцов.

– Я буду называть вас Федором, – решила в своем последнем слове Маша.

Сырцов подавил в себе желание задать вопрос «Почему?», отвалился от стола, к которому во время разговора в плебейской расслабке прижимался грудью, встал и как бы извинился перед Машей:

– К сожалению, в следующий раз. Я спешу. Всего вам хорошего. Светлана Дмитриевна, мы договорились.

Поклонившись, он быстро вышел из ресторана.