— Вы все такие,— холодно ответил Корридон.— Забавная троица. Секретное общество, что ли?
— Что-то в этом роде,— улыбнулся Ренли.— Вы отлично поймете нас — сами прошли через это. Потому мы и решили обратиться к вам. Знаем, вы нас не выдадите... даже если не согласитесь помочь.
— Не выдам,— подтвердил Корридон.— Но вовсе не обязательно приму ваше предложение. Ближе к делу.
— Конечно.— Ренли помолчал немпого, потом продолжил: — Мы трое — это все, что осталось от небольшой группы людей, которые участвовали во французском Сопротивлении. Вначале нас было девять: два француза — Пьер Гурвиль и Жорж, две француженки — Жанна и Шарлотта, два поляка — Ян и Любиш и трое англичан — Гаррис, Мэллори и я.
— Понятно,— буркнул Корридон.
Такие небольшие группки были ему хорошо знакомы. Во время войны он часто по долгу службы имел дело с горстками патриотов, действующих самостоятельно и почти фанатично.
— В основном мы пускали под откос поезда,— рассказывал Ренли.— Нам постоянно приходилось менять места, прятаться днем и выходить на операции по ночам. Мы проделывали чертовски сложную и трудную работу.
Его единственный глаз зажегся лихорадочным блеском.
— Нашим командиром был Пьер Гурвиль, человек необычайно отважный и сообразительный. Замечательный человек... Я не стану утруждать вас мелочами. Скажу только, что ради него мы были готовы на все, а без него ничего не смогли бы сделать. Он отлично разбирался в людях, знал, кому что поручить и как оптимально использовать наши возможности. Он вдохновлял нас на самопожертвование... Жанна и Гурвиль любили друг друга,— тихо продолжал Ренли.— Они составляли единое целое, если можно так выразиться. Это было не просто любовью, а нечто большим: слиянием двух умов, двух сердец, двух душ.
Он посмотрел на свой стакан и нахмурил брови.
— Из меня плохой рассказчик, но вы должны понять, это очень важно. Они жили друг для друга... И друг для друга, не раздумывая, умерли бы. Трудно передать...
— Ладно, ладно,— пробормотал Корридон, пытаясь скрыть свое нетерпение.— Ну а потом, очевидно, кто-то из вас предал этого Гурвиля?
Ренли бросил на него пронзительный взгляд.
— Конечно, вам все равно, вы ведь не знали Пьера. Но в общих чертах... да, именно так.
Корридон допил виски. Теперь ему было ясно, о чем пойдет речь. Предательство — не чудо на белом свете.
— Ну а я-то чем смогу вам помочь?
— Сейчас объясню,— ответил Ренли.— Буду, насколько могу, краток. Жанна, Мэллори и я попались. Мы отправились на задание и из-за собственной ошибки были схвачены. Не стану докучать вам подробностями. В гестапо знали, что мы из группы Гурвиля. Нас допрашивали. Но интересовались они только Пьером, так как, пока он оставался на свободе, поезда шли под откос. Жанна и Мэллори присутствовали на моем допросе.— Он поднес руку к шраму и посмотрел на Корридона с честной улыбкой.— Я не продемонстрировал особого мужества. Я даже кричал, когда не мог перенести боль...
— Ничего удивительного,— вставил Корридон, нервно усмехнувшись.
— Да... Гестаповцы хотели знать, где скрывается Пьер, но мне удалось вытерпеть все... Наконец они устали. Надо сказать, что я был не в лучшей форме. Тогда они занялись Жанной. Я не сомневался, что от нее им ничего не добиться, но они думали иначе и старались вовсю. А потом вновь взялись за меня. Я потерял сознание... Позже Жанна рассказала мне, что произошло.— Неожиданно он встал и стал ходить по комнате.— Не могу понять!.. Мэллори раскололся. Не успели они за него взяться, как он заявил, что скажет все.
Воспоминания разволновали Ренли. Его лицо выражало адскую муку.
— Мне выкололи глаз, а рука была в таком плачевном состоянии, что ее пришлось ампутировать. Что касается Жанны... Сами понимаете, что с ней вытворяли. Сколько же мы вынесли, и подумать только — зря.
Он подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Когда со всем этим было покончено, нас троих поместили в одну камеру. Я сходил с ума от боли, у Жанны шла кровь. Мэллори держался в стороне и выглядел спокойным... Жанна буквально бросалась на него! Она плакала, кричала, поносила его последними словами. Мэллори же только раз открыл рот, чтобы сказать: «Ну неужели вы не понимаете, идиоты! Они бы мучили нас до тех пор, пока кто-нибудь не заговорил бы. Пьер поймет — это превратности войны».
Корридон слушал вполуха. Он раздумывал. Пятьсот фунтов! А может, и больше. Надо поторговаться. Да, почему бы не поднять цену?
— Нужно рассказать вам некоторые подробности о Мэллори,— продолжил Ренли, снова наполняя стаканы. Корридон заметил, что его рука дрожит.— Брайан был пилотом и попал к нам, убежав из лагеря для военнопленных. Парень — выше всяких похвал. Красивый, решительный, неунывающий, до войны, как видно, хорошо обеспеченный... К нему сразу проникаешься доверием. Он совершил сказочный побег, убив двух часовых, неделями спасаясь от преследования... Пьер не раз говорил, что Брайан — лучший член нашей группы, а Пьер понимал толк в людях. Мэллори был очень отважен и будто смеясь ходил на самые рискованные операции. Мы считали его твердым и верным человеком.