Люблю тебя, мамочка! Истории приемных семей

Сказать, что она расцвела? Из хмурой тетки без возраста превратилась в энергичную симпатичную женщину? Все именно так.

Ей пришлось окунуться в проблемы с садиком и школой. Все в отделении старательно пугали Клаву, что детки генетически происходят от алкашни, в кровных родственничков пойдут. Сорвутся, еще и замучают благодетельницу. Покатятся по наклонной. Словом, страшилки озвучивались одна другой хлеще. И все из реальных примеров…

Нервы Клаве брат с сестрой и правда трепали. Но малышка довольно быстро стала называть опекуншу мамой. И от звуков этого слова Клава изменилась до неузнаваемости.

Глаза блестят, походка энергичная. На губах бледная помада. А седые редкие кудряшки покрасила в каштановый. Словно отмотала назад лет десять.

Энергичная, волевая Клава со временем победила и гены детей, и их капризы, и кривое понимание жизни (уже, казалось бы, запечатлевшееся навсегда). Как она сама говорит: строгость и любовь, любовь и строгость, внимание и терпение, строгость и любовь, много, много любви. Но без строгости никуда… Такие пироги.

Девочка учится на врача (интернатура). Мальчик стал военным.

Сегодня Клава – любящая бабушка. И время словно замерло. В свои под семьдесят она по-прежнему крепкая и энергичная. Ну разве что чуть больше морщин.

Бывший муж возвращался и просил прощения. Клава не пустила. Сказала, что не может. Не ее человек.

Маленькая семья становится большой. Внук и внучка растут, будут однажды жениться, замуж выходить. Клава собирается дождаться правнуков. Любимым деткам она едва ли по плечо.

Гордится их успехами. И да, продолжает работать. А в отделении по-прежнему идеальный порядок.

Татьяна Чернецкая, Наталя Шумак Сорок диссертаций

Посвящается Н. Л.

Татьяна заканчивала лекцию по психологии, ее тихий голос достигал даже самых дальних рядов гулкой аудитории. Она говорила о подростковом возрасте и о промежуточной социализации личности, когда увидела, как где-то далеко, на галерке, сверкнули очки ее мужа. И разозлилась.

После лекции будущие педагоги, а пока что беспечные студенты, с гамом собирали сумки, обсуждали кино, строили планы на выходные. Очки мужа сверкнули совсем рядом.

– Татьяна Анатольевна, мне срочно требуется помощь психолога.

– Сережа, что ты делал на моей лекции? У тебя же встреча с профессором.

Сергей виновато опустил глаза.

– Ты когда-нибудь закончишь докторскую?

– Танюш, понимаешь… Гришкина мать нашлась. Сегодня приедет… Мне действительно нужна твоя помощь.

– Иди ты знаешь куда?!

И вылетела из аудитории, неловко прижав к груди материалы лекции.

Татьяна была так рассержена и даже обижена, что не поехала с мужем в детский дом, где он был директором. Сергей принял Анну Петровну один.

Женщина сидела перед ним, как преступник перед следователем: напуганная, бледная, рано постаревшая, измученная и очень виноватая. Руки у нее были натруженные, с потемневшими ногтями. А голос такой тихий, будто она специально старалась, чтобы ее не услышали. На облупившемся подоконнике шумел электрический чайник, и, чтобы понять, что говорит Анна Петровна, Сергей наклонился к ней через стол.

– Из тюрьмы вышла – а тут осень, да холодная такая, – шевелила она потрескавшимися губами. – Идти было некуда. С вокзала погнали…

Кнопка чайника издала щелчок. Сергей встал, заварил чай в кружке, поставил перед Анной Петровной. Она обняла кружку ладонями – привыкла искать тепло в любой ситуации.

– Нашла дом под снос, там устроилась. Думала, никто меня не найдет. – Усмехнулась через силу, сглотнула. – Семь лет мужика не было – а тут, в первую ночь на воле, аж трое. От кого он родился – от рыжего? Или от того, что в шапке был?..

Анна Петровна сделала глоток чая, чай обжег губы. Но Сергей Николаевич Лытковский чего только не видел, чего только не слышал о судьбах людей. Так что ответил спокойно:

– Грише лучше об этом не рассказывайте.

Анна Петровна поставила кружку.

– А мне что… Поговорить с ним можно?.. Я и не думала. Боялась, что и увидеть не дадите. Хотела просить, чтоб хоть со сторонки, издалека. А вы – не рассказывайте… Так выходит, поговорить можно?

Сергей приоткрыл дверь в класс, где трое детдомовских ребят разного возраста делали уроки. Семилетняя Анечка, прехорошенькая, ну просто кукленок, вместо того чтобы заполнять пропись, вклеивала в тетрадь разноцветные наклейки. Гриша, высоченный семнадцатилетний парень, объяснял Светке физику. Светке было четырнадцать. А четырнадцать – это прыщи, очень длинные руки и маленькая грудь. Слушая Гришу, Света старалась ниже опустить голову, чтобы челка лучше скрывала воспаленную кожу на лбу. А Грише было все равно, какой у нее там был лоб и грудь. Потому что…

– Потому что перемещение тела, Свет, в любой момент времени…

– Реши за меня, а?

– Вот еще! Разберешься как миленькая.

И тут вдруг увидел Анины наклейки вместо нужных крючков и букв.

– Ань, ты что тетрадь портишь? Все строчки заклеила! Тебе другую кто даст?

Анна Петровна закрыла рот рукой, чтобы не выдать стоном свое присутствие. Это же ее Гришенька!