Люблю тебя светло

Вспомнив ту первую зиму, он нетерпеливо заходил по залу, смотрел на часы, курил и думал только о Насте, о том, как много хорошего они пережили тогда и сколько еще переживут, и никуда она не денется, помучается, перезлится и что-нибудь поймет. И ждать здесь автобуса без нее, трястись по проселкам и ночевать в деревне, а потом выезжать к станции, заказывать билет, все время думать о ней, а потом еще две ночи в поезде, и только потом юг, дом, она — это страшно долго!

На четвертый день он прибыл в южный город. Было три часа ночи. Еще в тамбуре он подумал, как через минуту обнимет ее на тихом перроне.

Настя не пришла. Он поставил чемодан, закурил и помахал знакомым в вагоне.

Троллейбусов не было, и он пошел пешком через город, уже злясь на нее, вспоминая ее прежней, когда он уезжал и она его не провожала. А перед домом опять все прощал ей, решил, что она спит, встречать побоялась, сейчас соскочит, увидит, кинется.

Дома висел замок, ключ лежал в углу под ведром. Значит, она все еще на море.

Счастье, что мать его жила в этом же городе. У нее, когда ссорился с женой, он часто спасался, раза два даже переносил к ней свои одежды и книги, настраивался на развод. Брат, глядя, как он страдает, подыскивал ему невесту, но Костя только злился и нарочно пораньше ложился спать. Хорошо было в старой семье, но жизнь не замирает в одной поре, мать состарится, брат женится — и с кем тогда? Настя вовсе не могла поверить, что началась у нее другая жизнь, старые цепи сковали ее с родителями, и о сестренке своей, «Заиньке», она беспокоилась больше, чем о нем. Она как будто стыдилась признавать его своим мужем. Когда приходили друзья, Настя жаловалась на Костю, на то, что он «ничего не умеет» и до ужаса осточертели его нотные листы; и потом наедине она зло молчала и не садилась вместе ужинать. В дороге, среди чужих, Костя чувствовал себя уверенней, легче, и казалось: еще немного — и наполнят его душу светлые звуки… Неужели он их недостоин?..

Утром он дал жене телеграмму и пришел на вокзал раньше времени. У касс толпились очереди, всюду — в здании и на уличных лавках — пережидали, мучились, читали газеты. В ресторане не хватало мест. У низких решетчатых ворот еще не пропускали, хотя посадку давно объявили.

«Вот и она где-нибудь толкается в очереди, — подумал Костя, — и может не приехать».

Если бы она приехала сегодня, этим поездом, в 22.15! Не сядет на поезд, то попадет к автобусу в 23 часа, хотя поездом куда проще: добраться от моря до станции, заплатить проводнице и через пять часов быть дома.

Горели в отдалении семафоры. На втором пути зажегся зеленый, а внизу, у блестящих, сходящихся в темноте рельсов, тлели сине-фиолетовые огоньки. Где-то за товарной станцией начинались поля, переезды, глушь. Где-то в северной стороне протяжно гудели электровозы, и где-то там же спешил к югу такой же ежедневный поезд с шестым вагоном.

Поезд опоздал на 10 минут. Костя курил и искал Настю во всех окошках.

Она не приехала.

Он ждал ее и на следующий день.

Август кончался. Костя лениво бродил по городу и жалел, что август кончается. Все его надежды были связаны с летом, с отпуском и поездками, а теперь все кончилось, и чем еще будет красна их жизнь — неизвестно. На севере уже прохладно, ходят по грибы или торчат в дожди у окошка. А юг пока теплый, сухой, и во многие места еще можно бы сходить, если бы она хоть что-нибудь понимала и приехала.

Вечером в душе стало еще острее. Вот ругались, кричали, надоедали друг другу, а уехала, нет ее, и как-то тягостно, никого больше не надо, все плохое забылось, и жутко хочется видеть ее рядом. Он включил магнитофон с джазовыми записями и распахнул все окна. И вдруг завертелся вокруг стола, подпевая, косясь на большое зеркало, мысленно одобряя свою симпатичность, возмужалость в лице и в плечах, тоскуя по девчонкам, которые на него взглядывают в трамваях и на улице. Опять шевельнулась мысль: бросить свою серьезность, быть проще и безалаберней и, поссорившись с Настей, любить других! Жить! Быть легким и веселым! Не теряться и любить красивых женщин, ведь все в жизни проще!

К товарищам он не показывался. Многие отдыхали на море, да если и пойти — начнутся расспросы: был ли в Москве, как фестиваль, кого видел, протолкнул ли песню в кино, и никто не спросит о севере. Как ему хорошо ездилось и сколько бы он еще поскитался везде, если бы не Настя. В чудесные деревенские вечера, когда от далеких голосов что-то ворошится в душе, ему казалось: возьми он ее с собой — и все было бы по-иному.