Любопытная

Так я узнал, что образованный человек не пользуется авторитетом у Церкви, и что я не мог надеяться получить от духовенства работу. Тогда я принял решение, которое покажется вам необычным, но вы забываете о том, что, зная о мире из книг, я полагал, что знать покровительствует поэтам и художникам. Я отправился в Булонский лес, где мне указали на знатных дам – изучив их лица, я сочинял хвалебные поэмы и отправлялся к ним в дом. Те, кто принимал меня, смеялись мне в лицо или бросали двадцать су, как священник из Сен-Клотильд. Одна герцогиня посчитала меня опасным безумцем и донесла на меня жандармам. Не нашлось ни одной светской дамы, достаточно образованной, чтобы оценить мои стихи по достоинству, и достаточно чувствительной, чтобы ее милосердие превзошло поданный со стола кусок хлеба. Мне было нечем платить, когда консьержка дома на улице Варен подозвала меня к украшенному виньетками порогу гостиницы.

«Молодой человек, я люблю искусство. Пипле136 не держит зла на Кабриона – я чувствую, сколь отвратительны буржуа, и хочу посмеяться над ними. Завтра у моей дочери Терезы праздник – напишите для нее пьесу». Вы улыбаетесь, мадам, но консьержка стала моей первой покровительницей!

Настал день, когда я более не мог появляться на люди – мое платье было рваным и грязным, шляпа – мятой, башмаки – в дырах. Пришло время думать, как выжить – в обществе мне было уже не на что надеяться. Я стал вызывать подозрение, и мне было велено покинуть комнату, которую я не оплачивал уже месяц. Началась ужасная жизнь бездомного.

Закон не заботится о том, чтобы человек был сыт, но обязывает его иметь жилище. Бездомный становится врагом тех, у кого есть дом, вором и убийцей. Шагающего ночью по мостовой несчастного – жандармы не велят спать на скамьях – редкий прохожий называет бродягой. Я не стану говорить вам о соседстве со злодеями, которого мне едва удалось избежать, ведя жизнь бездомного пса. Однажды ночью, решившись уснуть на скамье, я пробудился от окриков жандармов. Они утверждали, что я оскорблял их – я этого не помню. Меня посадили в тюрьму предварительного заключения, и на следующий день меня допросил председатель суда, страдавший подагрой и ожирением. «Мое имя Давез, я – поэт», – сказал я. Председатель покачал головой и сказал своим асессорам: «Некто Давез, не имеющий ни профессии, ни дома, приговаривается к месяцу тюремного заключения за неповиновение и оскорбление жандармов». Я провел месяц среди воров и вновь стал бродягой. Однажды ночью я плакал, лежа на бульварной скамье. Мимо меня прохаживалась проститутка, время от времени скрываясь в подъезде меблированной гостиницы с каким-нибудь мужчиной. Я слишком верил в Бога, чтобы думать о самоубийстве, но решил, что позволю себе умереть с голоду. Я ждал, что судьба пошлет мне немного денег – купить бумаги, перьев и чернил, чтобы записать все свои стихи, и снять чердак на четыре дня, чтобы там умереть – я ненавижу больницы. Эту милостыню мне подала проститутка. Она подбежала ко мне и, ни слова не говоря, положила на скамью несколько монет. Из страха, что я откажусь от денег, она бросилась от меня со всех ног. Там было одиннадцать франков – достаточно, чтобы умереть.

На глаза Поль навернулись слезы – одна из них покатилась по бархатной маске.

– Мадам! – воскликнул поэт. – Если столь прекрасные глаза оплакивают мою участь, я никогда более не осмелюсь сетовать на судьбу.

– Продолжайте, – взволнованно сказала принцесса.

– Продолжение вам известно. Люди, которых вы отправили на поиски бедняков, нашли меня без сознания возле рукописи.

– На вашу долю выпало немало бед, но вы более не будете от них страдать, увидев лицо доброй Медузы.

Принцесса сняла маску.

Ослепленный поэт благоговейно сложил ладони – восхищение лишило его дара речи.

– Я столь же красива, сколь возлюбленная вашей мечты?

– Вы красивы, но недоступны, – ответил поэт.

– Кто знает?

– Прошу вас, не тешьте меня напрасными надеждами!

– Но если я дам вам более, чем надежду?

– Вы позволите мне восхищаться вами?

– Быть может, еще более!

– Вы позволите мне сказать вам об этом?

– И даже доказать это!

Он обхватил голову руками.

– Я не понимаю вас, – сказал он.

– Место, где мы находимся, подскажет вам.

– Я нахожусь в вашем доме, но не позволил бы себе и думать…

– Вы находитесь в Erotic Office, где мужчины продают себя – я заплатила восемнадцать сотен франков за ночь с поэтом – более, чем Мюссе выигрывал за ночь в карты.

Жан Давез был потрясен. Забравшись столь высоко, он пал столь низко, что на мгновение утратил дар речи.

– Вы оскорбите меня отказом? – спросила принцесса.

– Я должен отказать вам, – ответил он. – Обращаясь ко мне, вы не слушались своего разума – увиденная мной слеза смывает ваши слова. Я обязан вам жизнью, хоть она и горька – стало быть, я сохраню к вам уважение, о котором забыли вы сами. Я лишь заверю вас, что вы ошиблись: даже если бы от этого зависела моя жизнь, я бы не смог стать распутником и на час – на это я мало годен. Вы приглашаете меня к разврату, но я отвергаю его всем своим существом.