Любопытство наказуемо

– Миссис Уильямс – женщина весьма прямолинейная, – продолжал Гослинг. – Она очень расстроилась из-за того, что труп нашла молодая миссис Крейвен. Она сказала, что поговорить с ней нельзя, потому что она спит, приняв лауданум. Она, то есть миссис Уильямс, все повторяла, что миссис Крейвен не имеет к делу никакого отношения и я не имею права ей докучать. Что ж, я, так или иначе, не мог с ней поговорить, раз она приняла снотворное. И все же сказал, что вы непременно захотите с ней побеседовать, сэр, когда приедете сюда.

– Как миссис Уильямс восприняла ваши слова?

– Не очень благосклонно, – признался Гослинг.

– Бреннан ведь не первый раз в ваших краях? – уточнил я.

– Верно, сэр, не первый. Он приезжал регулярно и ставил свою палатку на вересковой пустоши. Деревенские в основном сами разбираются с крысами, но у нас здесь есть и несколько больших домов. «Прибрежный», например, «Дубы»… В «Дубах» живет мистер Бирсфорд. Потом, есть еще старый сэр Генри Мичем; он живет милях в трех отсюда, и пара других.

– Бреннана здесь любили?

Гослинг задумался и ответил не сразу:

– Не сказать, чтобы любили, но я не могу сказать, что имели что-то против. К нему все привыкли. И сюда он часто захаживал.

– Не прочь был выпить? – Я вспомнил слова Фрейзера о состоянии печени покойного.

– Да, сэр, но хлопот из-за него не было. Он держал себя в рамках. Бывало, нетвердо стоял на ногах, когда уходил, но еще никто не находил его лежащим на дороге.

Мнение констебля показалось мне вполне справедливым. Однако Гослингу было словно не по себе.

– Знаете, сэр, – выпалил он после паузы, – я не кривил душой, когда сказал, что никто особенно не питал к нему вражды. Но его сторонились и предпочитали не задевать. Во-первых, у него очень кусачие псы – к нему и близко не подойдешь, когда он с ними, а он обычно без терьеров и не ходил. В таких маленьких общинах с подозрением относятся ко всем чужакам; есть среди наших и такие, кто считал, что крысолов приносит несчастье. Правда, и сам он почти ни с кем не разговаривал. Сидит, бывало, у огня, смотрит на вас и улыбается. Ничего не говорил, просто улыбался. Те, на кого он так смотрел, начинали дергаться… Понимаете, о чем я? Он как будто вспоминал что-то смешное…

– И никто никогда не спрашивал его, почему он улыбается?

– Вряд ли, – откровенно ответил Гослинг. – С таким, как Бреннан, не захочешь ссориться. Он был крепкий малый и, по-моему, если надо, умел и кулаки в ход пустить.

– И все же, – заметил я, – кому-то удалось подойти к нему в парке и вонзить ему в горло нож.

Гослинг медленно кивнул:

– Меня это тоже все время беспокоит, сэр. Как будто…

– Да? – поторопил его я. – Гослинг, вы местный. Вам лучше знать, что у вас здесь происходит. Для меня ваше мнение очень ценно.

Лицо у констебля так раскраснелось, что казалось, он вот-вот взорвется.

– По-моему, – выпалил он, – его убил тот, кого он знал и кого у него не было причин бояться.

Я кивнул.

– Он с кем-нибудь ссорился – здесь, в «Желуде», или в деревне? Пусть даже по пустякам?

– С ним никто не захотел бы ссориться, сэр. Местные его сторонились.

– Расскажите о хозяйках «Прибрежного», – после паузы приказал я.

Гослинг на миг прищурился.

– Они дамы очень спокойные, тихие. Живут здесь уже лет пять или шесть. До того дом пустовал. Хозяек почти и не видно. Время от времени к ним в гости приезжает из Лондона их брат, мистер Чарлз Роуч. Несколько месяцев назад в «Прибрежный» перед родами приехала их племянница, миссис Крейвен. К сожалению, малышка у нее умерла.

– Я так понял, что девочка не родилась мертвой, а умерла какое-то время спустя?

– Об этом вам лучше спросить миссис Гарви, – посоветовал Гослинг. – Уж ей-то наверняка все известно. Ведь такие вещи – женское дело, правда? Я слышал, как говорили, что бедную малютку нашли мертвой в колыбельке. Доктор Бертон написал в свидетельстве, что смерть наступила от естественных причин, и коронер не стал настаивать.

– Кстати, о женских делах… Как миссис Бреннан восприняла весть о том, что ее муж умер насильственной смертью?

– Очень спокойно, – ответил Гослинг после недолгого раздумья. – Ли Гринуэй повез меня на пустошь, туда, где Бреннаны поставили палатку. Гринуэй знал, где они стоят, потому что ездил туда за Бреннаном, чтобы пригласить его в «Прибрежный». Когда мы приехали, женщины на месте не оказалось. Мы немного подождали, и она вернулась с охапкой хвороста: набрала сухих сучьев, веток и так далее. Рубить деревья у нас запрещено, но подбирать упавшие сучья можно… Когда она меня увидела, то немного испугалась. Из-за формы, понимаете? Решила, наверное, что ее муж вляпался в неприятности; может быть, его даже посадили в тюрьму. Странно, мне показалось, она не слишком огорчилась, узнав, что он умер. Кивнула, вздохнула – и все.

– Не спросила, как он умер?