Любовь Дикого (СИ)

Блядь. А я пьяный от нее. От запаха, который даже сигареты не забивают. От глаз ее ярких. Кошачьих. От губ. От шеи. От каждого блядского движения.

Коротит. Охуеть.

— Ты зачем пришел? — бросает она. — Тебе мало того, что ты мне уже принес? Столько боли. Несчастий. Что тебе еще надо?

Качает головой. Нервно. Пучок на затылке распадается. Пряди рассыпаются по плечам. А запускает ладонь в волосы, проходится по затылку, растрепывая еще сильнее. Прикрывает глаза. Прикладывает:

— Лживый мерзавец.

— Почему лживый?

Кривится. Обнимает себя руками, натягивая чуть съехавшее вниз платье обратно на плечи. Закусывает губу.

Молчит.

А потом распахивает глаза. Взглядом обжигает.

— Лживый, да, — заявляет твердо. — Ты мне слово давал. Завязать. Закончить все свои грязные дела. И что? Завязал? Закончил?

— Катя, ты…

— Ни черта ты не завязал! — обрывает. — Только сильнее увяз.

— Ту бойню не я устроил.

— Ты был там.

— Подстава, — бросаю. — Меня накачали каким-то дерьмом. Очнулся в одной из комнат клуба. Когда туда спецназ вломился.

— Молчи!

Руку поднимает.

— Просто молчи, — повторяет она. — Ты врал мне. Каждый день. А я как идиотка верила. Мечтала. Строила планы.

— Я тебе не врал.

— Да неужели?

— Да.

— Значит, ты в тот день на “дело” не собирался? — губы кривит, вся вздергивается и дальше буквально выплевывает: — Ограбление не готовил со своими людьми?

— Это тебе Лебедев напиздел?

— Отвечай.

— Катя…

— Да или нет? — спрашивает резко и глазами давит. — Говори.

— Я должен был вернуть свое, — чеканю. — Все было четко. По плану. Это даже не ограбление, а…

— Хватит, — отрезает она. — Не юли.

— Там подстава была.

Качает головой, откидывается назад.

— Так ничего и не понял, — выдает глухо. — Врал, что с криминалом закончил, а сам новый план разрабатывал. Последний. И даже повод нашел. Красивый, наверное. Только ты же мне обещал. Забыл? Когда мне предложение делал. В глаза смотрел, держал за руку и… врал.

Блядь.

Молчу.

Бить это нечем.

— Все бы гладко прошло, — продолжает она. — Ну так ты думал. Так планировал. И я бы ничего не узнала. А значит, ничего и не было. Да?

Сука.

И опять не перекрыть.

— А дальше было бы новое дело. Еще и еще. Ты бы не остановился. Такие, как ты не умеют останавливаться. У тебя же совсем берегов нет. И не было никогда.

Глаза у нее как фонари.

Нет, блять. Гребаные пули.

— Ты же после первого срока в офис ворвался. С оружием. Тоже свое возвращал. Справедливость восстанавливал, — припечатывает и с горечью выпаливает: — Ну просто герой. Освободился. Сразу на дело.

Берет стакан. И еще не пригубив, морщится. Делает пару глотков. Отставляет. Смотрит мимо меня.

— Дура я была, — усмехается. — Идиотка. Верила, что ты поменяешься. Бросишь все это дерьмо. А ты…

Дергается. Взглядом полосует.

— Да какая разница, — отмахивается.

Сильнее на стул откидывается. Голову запрокидывает. Будто потолок изучает.

А я вижу.

Как ее ресницы дрожат. Как пальцы судорогой сводит.

— Не понимаю, — бормочет. — Правда. Зачем ты вернулся? После всего. Скажи, как у тебя совести хватает? Нормально тебе это все? А?

Резко поворачивается. Снова прямо смотрит.

— Думаешь, ты такое великое счастье? — ее подбородок болезненно дергается. — Ты порадовать меня решил?

Молчу.

— Ты сделал достаточно, — тихо говорит она. — Правда. Мне хватит. До конца дней хватит.

— Я тебя любил.

Замирает. На пару секунд. А потом отворачивается, ладонями по плечам ведет, рефлекторно платье подтягивая.

— Любил, — повторяет глухо, содрогается. — Так мне твоя любовь аукнулась, что мало не было.

Голос ее режет. По живому. Тихий, надтреснутый.

Но блядь, дело уже даже не в голосе. А в том, чем он пронизан насквозь. И жесты ее, и глаза. И все, сука. Пиздец.

Тут меня и срывает.

Сигарету в кулаке давлю. Отбрасываю. Встаю, отталкивая стул. Шагаю к ней. Вниз. Опускаюсь. Бедра ее обнимаю. Ноги сжимаю.

Не отталкивает. Но смотрит так, что тяжело не отпустить.

— Скажи, — говорю. — Все сделаю.

— Все? — точно эхом.

— Говори.

Крепче сжимаю.

Взгляд ее держу.

— Что мне сделать, Катя? — спрашиваю прямо.

Зеленые глаза как в тумане. Губы приоткрыты. Дыхание сбитое напрочь. Чуть ведет головой. Волосы падают вперед, обдавая ее ароматом.

— Пожалей меня, а? — роняет она.

Прикрывает глаза. На миг.

А потом точно насквозь прошивает.

— Пожалей меня. Уйди, а? И больше не появляйся.

Выстрел.

В лоб.

Но мне уже похуй.

Когда она такая.

Я сам будто мертвый.

И блядь, это ебануться просто, но живой я тоже только рядом с ней. Даже такой. Отстраненной. Чужой. Но… моей. Родной. До кончиков пальцев. Ресниц. До каждой гребаной клетки.

Так что некуда мне идти, Катя. Некуда.

— Нет, — говорю.

Она молчит.

А потом вдруг смеется. Тихо. Нервно. Обреченно. Губы покусывает.

— Лживый, — бросает. — Видишь, какой ты.

— Такой, да.

— Обещал…

— Этого — не обещал.

— Ну вот, — вздыхает.

Ногами двигает.

— Пусти, — выдает хмуро.

Хер.

— Ты слышал? — бровь приподнимает.

Нихуя.

— Ясно.

Перегибается через стол, пачку моих сигарет с другого края подхватывает. Вытягивает одну. Щелкает зажигалкой.

— Ты какого хера делаешь?

Затягивается. И закашливается. Горло прочищает. И снова подносит сигарету к губам.

Дым в потолок выдыхает.