Любовь гика

Так и должны совершаться перевороты и противодействия переворотам – тихо, быстро, и чтобы страдали только виновные. Надо отдать должное юному Артуро. Из него получился бы выдающийся генерал армии Конфедеративных Штатов. Прошлой ночью он промчался, как ураган, через лагерь артурианцев, помечая галочками имена в списке «неблагонадежных». Семьдесят человек покинули лагерь, получив чек на возвращенную сумму, исходя из размера их вступительных взносов. Они уехали в ночь, недовольно ворча, в своих микроавтобусах и фургонах. Но если у них есть хоть капля мозгов, они должны понимать, что еще очень легко отделались.

Если бы я не видел этот исход своими глазами, у меня могли бы появиться вопросы. Впрочем, можно не сомневаться, все равно поползут слухи, будто Арти был не слишком разборчив в средствах – что к недовольным применяли силу, вплоть до смертоубийства. Повторюсь, я и сам мог бы подумать, что так все и происходило, если бы не видел своими глазами. На лицах изгнанных не было страха, лишь досада. На выезде из лагеря мисс Зегг раздавала конверты с чеками на возвращенные взносы, Арти сидел в коляске у административного офиса – жилого прицепа, установленного на кузове зеленого пикапа, – и наблюдал. Один из охранников находился при нем постоянно, остальные носились туда-сюда, выполняя его поручения. Все прошло упорядоченно и пристойно. Когда я подошел, Арти сдержанно меня поприветствовал.

– Вот, Норвал, подавляю мятеж, – произнес он.

– А как же верховная жрица? Не подымает сопротивление? – поинтересовался я.

Вряд ли добрая докторша сдастся так просто, даже лишившись своей маленькой армии. У нее оставалось самое действенное оружие: ее единоличная хирургическая забастовка.

– О докторе Филлис уже позаботились, – ответил Арти.

К нему подбежал охранник, сообщил: «Это все!» – и Арти отправился в операционную. Я пошел с ним, но мне пришлось ждать снаружи вместе с охранником и пустой коляской, пока Арти был наверху. Эдди, охранник, уселся в коляску Арти и задремал. Мне надоело стоять и слушать, как гудит генератор хирургического фургона, и я двинулся домой, мысленно составляя красочный репортаж об искоренении Великой лоботомической ереси. Судьбу доктора Филлис я узнал только следующим утром.