Любовь и другие мысленные эксперименты

Он должен был улететь на Деймос, меньший спутник Марса, на два года. Когда Артур впервые рассказал ей об экспедиции, она прочла об этой каменной глыбе все, что нашла. И о его брате-близнеце Фобосе тоже. Страх и Ужас. Артура отчего-то забавляло то, что она придает их названиям такое значение.

— Их придумал какой-то старый профессор, — объяснял он, — много сотен лет назад они, наверное, казались людям жутко страшными.

Рейчел же думалось, что, может, люди не рвались бы так в космос, если бы первые высадки космонавты совершали на Ужас, Смерть или что-то еще с менее поэтичным названием. Когда экспедицию Артура утвердили, она поняла, что не в силах обсуждать, как ее сын полетит на Жуть, и решила, что будет лучше думать о точке его приземления, кратере Вольтера. Такое место назначения ей нравилось куда больше. В свое время она целый семестр изучала в Кэмденском колледже эпоху Просвещения — чтобы задобрить родителей после того, как бросила школу.

— Можно быть либо дурнушкой, либо глупышкой, но не той и другой одновременно.

Рейчел и так прекрасно помнила этот семейный девиз, матери не было нужды постоянно его повторять. Может, из-за него она никогда и не прекращала учиться. Годы-то сказывались на внешности не лучшим образом.

Кабинка в третий раз остановилась на ее станции. Рейчел вскинула голову и увидела простиравшуюся за ней территорию базы. Она вышла на платформу и с минуту постояла, подставляя лицо прохладному весеннему ветерку.

С тех пор как Артур решил податься в космонавты, она многое узнала о том, как сказываются на здоровье длительные перелеты и отсутствие гравитации. Но отклонений в психике у ее сына после экспедиций никогда не наблюдалось. «Дезориентирован…» Что бы это могло значить? Рейчел умела считывать подтекст врачебных речей, в свои двадцать она некоторое время жила с доктором и отлично знала, как ловко медики умеют общаться со взволнованными родственниками. Артур был нездоров. Сотрясение мозга, лихорадка, а может, помутнение рассудка после четырехсот дней, проведенных наедине с операционной системой и запоздалыми видеосообщениями от компании. Неужели пострадал разум ее сына — такой совершенный, практичный, творческий и любящий?

Если бы Артуру грозила опасность, ее не звали бы поболтать, представители компании нарисовались бы у нее раньше, чем журналисты. В этом она не сомневалась. В первые годы ей частенько доводилось вместе с другими членами семей космонавтов дожидаться, пока консервные банки, в которые запихнули их сыновей, дочерей, мужей и жен, прорвут атмосферу. И если с кем-то из пилотов что-то случалось, родня его мигом исчезала. Зато после один из родственников мелькал в утренних новостях — мужественно кивал, пока «первооткрывателю» — его супругу или ребенку — отдавали дань памяти. Рейчел не раз пыталась доказать Артуру, что на самом деле все было не так, как в официальной версии событий.

— Мам, ну ты же понимаешь, иначе никто не выделит финансирование. Нас того и гляди закроют. В любую минуту.

Артур был профессиональным пилотом, искателем приключений. Ему казалось, что его работа — это естественное продолжение истории мировых открытий, он хотел, чтобы имя его осталось в веках. Вот только первооткрывателей теперь не было, их заменили дроны и роботы — именно их корпорации отправляли в космос, чтобы разведать залежи полезных ископаемых на других планетах или отремонтировать спутники и космические станции. И Рейчел все чаще посещала мысль, что сыну ее под видом Романтической Профессии подсунули пластиковую флягу и металлодетектор. «Да это, считай, просто турпоход, только в чуть более экстремальных условиях», — твердил Артур, скорее чтобы успокоить мать, чем преуменьшить любовь к своему делу. Однако замаскировать экономическую ситуацию двадцать первого столетия, где место в неизбранном мировом правительстве покупалось за строчку кода, было невозможно. Теперь технократы решали, какие болезни стоит лечить, каким странам хватит еды и какие планеты ее сын будет для них колонизировать. Рейчел всегда знала, что справедливости не существует, но все чаще задумывалась, что вообще знают о мире мальчишки, прямо из своих детских отправившиеся в конференц-залы Кремниевой долины, чтобы им управлять.

— Да то же, что и все, — вещал Хэл из своего сомерсетского рая, когда они в последний раз с ним разговаривали. — Но они хотя бы не унаследовали власть по праву рождения и не были избраны коррумпированными чиновниками.

Хэл разбирался в политике не лучше Рейчел, а может, и хуже, а в жизни Артура возникал только во время каникул и праздников. Ему-то не приходилось наблюдать, как сын катапультируется в стратосфере на все более и более бюджетных космических аппаратах. Не приходилось общаться с пиар-отделом «Космических решений», когда работа сына становилась главной темой новостных выпусков. И это было нормально, они с самого начала так договаривались, но вот притворяться, будто он что-то понимает в коммерческих космических полетах и людях, которые их организуют, Хэлу не стоило.