Доказали, в общем, необязательность мужчин в пространстве и дефицит нажористого торта в окружении. Гордые, довольные собой отправились на перекур. Тут откуда ни возьмись – ниоткуда и взялось. Изрядно «нарядный», так понимаю, по случаю объединяющего народ праздника, персонаж с ног до головы в полэндшарке решил попросить зажигалку и прицепился к моему айкосу. Куришь, говорит, всякую дурь, вейпы свои.
– Мне нравится, а чужим мнением не интересуюсь, – выпустила ментоловый дым и во все зубы улыбнулась я. После бокала «Мерло» я уже была немного гардемарин с шашкой наголо. Вежливая и чистосердечная наглость – лучшее мое приобретение в 2018 году.
Товарищ опешил, начал извиняться и называть меня дурой. Насчет дуры я, кстати, никогда не спорю, очень даже согласна. А после этого решил настойчиво нас угощать винами. Наш ужин уже выходил за рамки моего ремонтного бюджета, так что не могла представить ситуации, в которой бы персонаж оказался более кстати.
Вообще вечер напоминал перформанс Гоши Куценко в Стране ОЗ: «Ты чего такая шебутная, Шабадинова?». Обошлось, слава богу, без фейерверка на голове и огнестрела, но мы были то и дело на волоске. Мужчина, к слову, был неплохой, но безысходно пьян и так же сильно чем-то деморализован.
Счастьем было просто разговаривать и веселиться без желания произвести какое-то эффектное впечатление. Да и выглядела я совсем не как фея цветов: волосы растрепанные, лицо, помятое недосыпами и переездами.
Он пытался учить нас вежливо разговаривать с людьми и целовал руки. Так и не мог определиться, милее ему моя подруга или я, потому приобнимал поочередно. Кому-то утром было в университет, а второй выспаться, но мы милостиво решили закинуть тело домой. Оно доехало до дома и идти туда отказалось, требуя кутежа.
Неистовая алкофеерия не значилась на нашей карте желаний, а потому мы поочередно высадились по домам, отправив такси с принцем в неизвестном направлении.
– Он, – говорю, – приставал там к тебе, поди, на заднем сидении?
– Ну как приставал: все руки целовать кидался.
2018 год. Мужчина целует руки и не лезет в штаны. Это так-то уже дорогого стоит.
– Знаешь, – пишет мне с утра коллега по вечеринке, – раньше я переживала, когда мужчина после знакомства не звонил. А теперь думаю – хоть бы не позвонил.
Я деловито хрюкнула. Нужно говорить о принцах, но перестать ждать их неистово, тогда они время от времени, в той или иной инкарнации, падают с неба ночами ноября.
Сага без форсайтов
Родители развелись, когда мне было четыре года. В то время я не задавала лишних вопросов, да их и не могло у меня возникнуть. «Не сошлись характерами», – пояснили мне оба. Эта версия казалась мне вполне исчерпывающей. Только спустя много лет я поняла, что именно так и было, без оглядки на любые другие частные сложности семейных отношений. Мне до сих пор не очень понятно, что могло связать вместе двух настолько разных людей. Помимо необходимости моего появления на свет.
Я в детстве смотрела фильмы о том, как предприимчивые двойняшки мирят родителей после развода. Но ведь у меня не было никакого шанса в пионерском лагере встретить сестру-двойняшку. Хотя бы по той причине, что в лагеря в детстве не ездила.
В то время родители были моими ровесниками сейчас, и наверняка так же весело косячили, как и я. Никогда мы с ними не были особенно близки, нет в семье привычки делиться бедами и проблемами. А квадратные метры жилплощади, которые безнадежно испортили москвичей, по версии Воланда, к счастью, позволяли довольно редко пересекаться и быстро расстаться.
Авторитет всегда имели старшие родственники. До сих пор, совершая тот или иной поступок или принимая сложное решение, я оглядываюсь на прадеда и на деда – как бы поступили они. Мне хочется верить, что они за мной присматривают, хотя бы изредка. В этом и причина сентиментальности, по которой мне во что бы то ни стало было важно сохранить старую мебель. При каждом прикосновении я чувствую связь с семьей, ее строгостью и традициями. У семьи должна быть своя память – а иначе что?
Родители не всесильны в нашей жизни, и чем старше я становлюсь, тем лучше это понимаю. Они стараются, но не могут уберечь нас от всего, что может с нами произойти. Если они, как и я сейчас, бегают в круговороте сиюминутных проблем и забот, ищут свое место в жизни, то могут ли они увидеть внутренние переживания ребенка, который к тому же настолько упрям, что ни о чем не может рассказать. Девяностые годы не учили воспитывать детей, они учили выживать – и если выбирать между едой и гармоничным психическим развитием чада, я бы тоже ни на миг не засомневалась – сделала бы выбор в пользу еды.