Любовь и головы. Пособие для начинающих

Я долго не могла есть «Доширак» – он казался мне символом бедности. В тяжелые недели мы варили с мамой суп из одной куриной ножки и лапши «Роллтон». К слову, было вкусно. Спустя время, когда мне нравилось просиживать деньги на школьные обеды в одном из модных в то время кафе, мама говорила мне, что так тратить деньги неосмотрительно, а я отвечала, что буду всегда в жизни пить кофе там, где хочу. И с тех пор, как бы плохо ни шли дела, пока мне хватает на кружку кофе там и в то время, в которое я хочу, значит – все в порядке. А вот к «Дошираку» я стала относиться спокойно.

Двадцатилетним я многое могу рассказать про девяностые. Не самого плохого, но реалистичного. Донашивать чужие вещи, красть сигареты из маминой заначки, искать запивших родителей подруг, драться двор на двор, носить ключ на шее и прыгать по развалинам строек – мы делали столько удивительных вещей, которые кажутся сегодня дикими и невероятными, и я бы с удовольствием многое из этого не стала повторять.

Самое бесценное – быть просто ребенком и пойти на ручки. И чтобы тебя просто любили. Но это право остается за нами, пока есть семья. Оказывается, эта опция безлимитна: ты просто выходишь из скорлупы и просишь внимания, потому что они там – на другой поколенческой стороне – сами не знают, как бы его тебе предложить.

Мы никогда не можем судить родителей за то, что они упустили какие-то вещи, которые с нами случились. Но знаем, что они сами себя съедят за то, что от чего-то нас не уберегли. Сложный – и иногда самый больной опыт в жизни мы проводим без них. Они уже дали нам лучшее, что могли, – жизнь. И если она крепко к нам приложится, то они опять же смогут быть просто рядом. Со школы нас учили, что есть правые и виноватые, учителя советской закалки умели ловко делить мир на черное и белое. А в нем есть множество полутонов, и иногда их выразительность зависит от движения кисти или мастихина. Мне тридцать, как и когда-то было моим родителям, и я косячу. И когда у меня будут дети, я ума не приложу, как уберечь их от страшного или болезненного опыта в их жизни. Лучшее, что я могу сделать, – быть рядом.

Каждый день в нашей жизни происходит множество несправедливых вещей. Было непросто понять, что просто люди иногда могут поступить нечестно или вовсе бесчестно, а потом спокойно с этим жить. Это здорово отличает реальность от литературы, где все злодеи получают по заслугам, а добро торжествует. Но даже самые непоправимые события все равно приносят свое добро и свой опыт.

Бабушки, пока они есть

У всех нормальных людей было по две бабушки, а у меня их три. И есть еще четвертая – Светлана Самуиловна, теща моего отца. Бабушка – не только родственный человек, но и тот, который принимает участие в твоей жизни и может как-то дисциплинировать родителей. Бабушка – это светлый символ домашней и надежной, совершенно безусловной любви: ее хватит на всю ее жизнь и еще чуть-чуть с горкой. Бабушка – непреложный элемент детства: с подарками, пирогами и праздничной суетой. Но когда ты взрослеешь, начинаешь слышать их опыт, их мудрость.

Баба Ната

Ее уже давно нет, и не так много я смогу вспомнить. Но как-то получилось так, что совершенно чужой человек стал важной частью нашей семьи. Она пришла в дом как моя няня, и она осталась няней гораздо дольше после того, как мне перестал быть нужен присмотр. Просто – свой человек. Няня – это звучит как пережиток какой-то прошлой эпохи, но он был и в моей жизни. Вечный пучок на затылке, скромные платья и невероятная живость ума, сотни разгаданных кроссвордов и судоку и добрая дружба с моим прадедом – вот главное, что я могу вспомнить.

Когда она поняла, что пришло время, она позвонила сыну, рассказала, где лежат документы, одежда и деньги на похороны. Легла спать и не проснулась. Это поколение умело уходить как-то особенно.

До сих пор, когда я прохожу мимо ее дома в Пионерском переулке, я слышу застарелый запах сигарет и домашнего уюта. Который она создавала и в нашей семье.

Бабушка Галя

Галя была второй женой моего дедушки, мы познакомились, когда мне был всего год. Но за всю жизнь мы не стали так близки, как в последний год ее жизни. Бабушка медленно умирала, и мы с мамой по очереди дежурили у ее кровати. Это был изматывающий и очень непростой год, в котором хотелось кричать от бессилия. Но это был и год возвращения долгов: когда ты маленький, бабушка ухаживает за тобой, варит кашу, сажает на горшок. В какой-то момент ты становишься сильным и взрослым человеком, и наступает время, когда нужно поменяться местами.

Галя говорила: «Как же так, я стала старой, совсем старой, а душа осталась совсем молодая». И в этом, возможно, самый большой секрет устройства души. Я тоже вроде как взрослая, а студенты даже называют меня по имени-отчеству, но для себя я вопреки морщинкам у глаз остаюсь пятнадцатилетней неуверенной девчонкой, которая не знает, как лучше ей поступать со своей жизнью.

Письмо бабушке