Любовь и ненависть

Валерий, делая ударение на последних слогах. Потом со

злостью сквозь зубы добавил: - И сейчас она уже примчалась,

бушует в кабинете начальника.

Валерке не сиделось. Поднялся, что-то поискал в своей

тумбочке, снова вернулся ко мне, продолжая тот же разговор:

- Черт бы их побрал, этих спартаков, гарольдов,

фердинандов и прочих.

- Подожди, Валерка, зачем ты всех в одну кучу валишь,

Гарольд Пятница - умный парень. Он и училище окончил чуть

ли не с отличием.

- Умный, талантливый, - передразнил он, состроив на

своем живом, подвижном лице красноречивую гримасу. -

Зазнайка вроде твоего Марата.

- Ну а Фердинанд чем тебе не нравится?

- Я думаю, что было бы созвучней заменить в его имени

первую букву на какую-нибудь другую. Понимаешь, ну не

люблю я этого, - снова раскипятился Валерий. - Тоже мне

родители, имя придумали, а об уме не позаботились, недосуг

было.Он говорил торопливо, будто боялся одуматься.

- Позволь, позволь, дорогой. Насколько я знаю, твой отец

- секретарь горкома?

- Да, и что? - искренне и с удивлением спросил он. -

Откуда ты знаешь о моем отце?

Вопрос был правомерен: никто из курсантов не знал, что

отец Валерки - секретарь горкома партии. Да и я узнал об этом

совершенно случайно от начальника курса дня два назад. Но я

все-таки ответил Валерке:

- Это к разговору об отцах.

Я не хотел его обидеть, но он, кажется, обиделся, потому

что сказал:

- "Сынки" - это не просто дети высокопоставленных

отцов. "Сынки" - это дети состоятельных плюс плохих

родителей, именно плохих, имеющих дурную привычку

забывать поговорку: "Из грязи да в князи", забывать, где и

когда они родились, в какое время, в какой стране и в каком

обществе живут.

Широко размахивая руками, вбежал Марат, с ходу

сообщил:

- Сейчас на Невском двух матросов, нашего курсанта и

армейского сержанта задержал за неотдание чести. Матросам

и курсанту сделал внушение, а сержанта сдал

подвернувшемуся патрулю.

- Браво, Марат. Ты проявляешь первые признаки

командирского характера, - с иронией заметил Валерий.

И Марат это отлично понял. Он скривил тонкие губы,

приподнял узкие брови и нехотя отозвался:

- Я просто выполнил устав.

- Что это ты вдруг об уставе вспомнил? - подначил

Валерий.

Ох, уж этот Панков, привяжется, точно комар, и никак не

отмахнешься. Лучше не замечать его: пожужжит и перестанет.

Я спросил Марата о Спартаке.

- Да, неприятная история, - ответил он с легким

сочувствием. - Жалко парня. Не мог уж потерпеть несколько

дней. - А ты думаешь, не наскандаль он сегодня - все сошло

бы? - Ну, все-таки офицер... - ответил Марат, не договаривая

фразы.

- Тем более, - вставил Валерий уходя.

- Ну, словом, черт с ним, не нам болеть за его судьбу.

Есть папаша, мамаша, наконец, начальство - пусть

разбираются, - сказал Марат с небрежной и веселой улыбкой. -

А мы сегодня веселиться будем. Эх, Андрюша, день какой! А

ты киснешь в казарме и даже не подозреваешь, что Ирушка

сегодня на вечер придет не одна.

- А с кем же? С Зоей, конечно, - равнодушно ответил я.

- И ты не рад?

Марат сел на свою койку напротив меня. Глаза у него

были счастливые. Они блестели, и мне не хотелось его

огорчать, но притворяться я тоже не мог, поэтому ответил

коротко, но тем тоном, в котором рядом с отказом стояла

искренняя признательность за "заботу" обо мне:

- Нет, Марат.

- Очень жаль. Чудесная девушка и от тебя без ума.

- Без ума она может быть. Но я в этом, уверяю тебя, ни

капельки не повинен.

На вечере Ирочка Пряхина затмила всех девушек. Я

мысленно назвал ее королевой бала. Белое платье,

схваченное голубым поясом, придавало ее тонкому стану

удивительную стройность, гибкость и какую-то чарующую

легкость. Приподнятый воротник своими строгими линиями

очерчивал ее красивую шею. Она танцевала с Маратом,

облаченным в черную новенькую тужурку, сверкавшую золотом

погон. Этот контраст белого и черного создавал особую

прелесть. Они постоянно находились под обстрелом многих

десятков глаз. Я любовался ею, как любовался морем в день

первого знакомства, и мне казалось, что здесь на вечере, да

впрочем, только ли на вечере - во всем Ленинграде, а может, и

в целом мире, - нет девушки интереснее и милее Ирины

Пряхиной. Хотя за мир не ручаюсь, а Ленинград-то я как-никак

знаю.Я танцевал с Зоей. Она расспрашивала, куда я поеду

служить. Сказал - не знаю: о своем рапорте с просьбой

направить меня на Северный флот умолчал. Зачем ей об этом

знать? - У вас усталый вид, - заботливо сказала мне Зоя и

предложила посидеть, Мы ушли в фойе, сели на диван в

укромном местечке. Мне это относительное уединение не

нравилось: я не знал, о чем буду говорить. Выручили Ира и

Марат. Они появились неожиданно, я уступил Ирине место, а